Марат Каландаров: Виза в пучину

Я бегло ознакомился с инструкцией, в которой излагалось, как вести себя гостю из Восточной Европы в случае, если на него нападут русскоязычные бандиты. Туристическая фирма, приглашавшая посетить Чехию и Словакию, не несла ответственности за грабеж ее клиентов средь бела дня. Я мысленно посочувствовал бывшим соотечественникам и, взглянув на собеседницу, решительно произнес:

— Ради интригующего газетного материала стоит рискнуть. Ты знаешь, где в Праге располагается подобный рынок?

— Он нелегально функционирует у Выставочного комплекса. Это место пражане называют «посткоммунистическим вербовочным пунктом».

— Во сколько пункт начинает работу?

— С пяти утра. Именно в это время приезжают охотники за гастарбайтерами. Дам тебе совет: не бери с собой паспорт. Притворись, что у тебя украли документы, — она достала сигарету, чиркнула зажигалкой, глубоко затянулась и продолжала. — Нелегальные рынки наемного труда существуют во всех странах некогда социалистической коммуналки. Туда стекаются бывшие советские граждане, которые бегут от нищеты и безработицы в собственном отечестве. Они, конечно же, рискуют, ибо работать без соответствующих документов в цивилизованных странах запрещено — можно и в тюрьму угодить.

— Знают ли об этом сами гастарбайтеры?

— Конечно же, знают. И, тем не менее, идут на риск. Управляет теневыми рынками русская мафия, которая, подобно раковой опухоли, пустила метастазы по всей Европе. Преступные группировки зарабатывают на торговле рабочей силой огромные деньги, а сами нелегалы довольствуются мизером…

— И много таких нелегалов в Чехии?

— Я прочитала во вчерашней экономической газете — в стране более ста тысяч иностранцев работают нелегально.

И чем больше я слушал коллегу, тем тревожнее становилось на сердце. Это уловила моя собеседница, внимательно посмотрела на меня и дрогнувшим голосом произнесла:

— Может, оставишь эту затею? С бандитами шутки плохи.

— Надеюсь, со мной ничего не случится.

— Тогда желаю удачи, — на ее лице появилась натянутая улыбка, а в глазах клубилась тревога.

— Выпьем чашечку кофе? — я кивнул в сторону отеля «Адал-берт», крутая крыша которого возвышалась над монастырской стеной.

— Не могу. У меня важная встреча. Пока. Она погасила сигарету и торопливо зашагала к машине.

Ночью я почти не спал и вертелся у зеркала, подбирая соответствующий наряд для зоны повышенной опасности. Вечером позвонила Эльза и предупредила, что представителей полиции и журналистов там вычисляют мгновенно. Поэтому все из облика респектабельного журналиста-международника пришлось отложить до лучших времен. У знакомого истопника я одолжил пропитанные угольной пылью кеды и ссохшийся парусиновый ком, некогда служивший курткой. Облачившись в мерзко нелепый наряд, я с тоской поглядывал в зеркало, где маячил жалкий забулдыга.

Так проходили минута за минутой, и, казалось, темнота летней ночи сгущалась не в квадрате окна, а в моей груди. Ночь, словно петля, стягивалась вокруг шеи, сбивая дыхание. И когда, наконец, паутина рассвета вползла в квартиру, и на асфальте очертился силуэт такси, я спустился вниз и своим видом явно напугал знакомого водителя.

— Извините, пан журналист, — удивился он, — но я поначалу вас не узнал в этом… — он мысленно подбирал подходящее слово.

— Бросовом хламе, — подсказал я.

— Вот именно. Куда вы в таком наряде? Для маскарада вроде бы время неподходящее.

— На работу, мой друг. Решил студенческие годы вспомнить и вагон с углем разгрузить.

Автомобиль ринулся по пустынной улице, на которой изредка встречались поливочные машины. Мокрый асфальт дымился, словно парное молоко. Таксист уловил мое внутреннее напряжение и не докучал расспросами.

Ровно в четыре сорок пять машина притормозила у Выставочного комплекса, и я смешался с пестрой толпой нелегалов. В воздухе витал полушепот русских, украинских, белорусских и молдавских фраз. Испуганно озираясь по сторонам, люди с надеждой ждали вербовщиков.

День обещал быть знойным. Да, вкалывать в такую жару будет нелегко, но тревожная мысль не поколебала намерения продолжить журналистское расследование. Я изучал лица вокруг, стараясь разгадать их житейские проблемы. Они, эти лица, кружились рядом, озабоченные и жесткие, некрасивые и растерянные, кружились до тех пор, пока из толпы не выделилось одно — сухощавое, с мелкими, но выразительными чертами, и с синяком под глазом. Я придвинулся к нему: