Владимир Жуков: "Север" выходит на связь

Партизаны уничтожали предателей в деревнях, создавали там свои чрезвычайные тройки, отряды самообороны. Повсюду возникали партизанские госпитали с нужным медперсоналом, мастерские, где шили одежду, обувь.

Люди валом пошли в отряды. Сначала партизан собралось до трех тысяч, потом стало еще больше. Всего в бригаде было до 38 отрядов, из них местных 18–20…

Конечно, Стромилов, недавно прибывший в 5-ю бригаду, не мог сразу узнать все эти подробности ее создания, боевой деятельности. Но много интересного ему открылось на бригадном радиоузле, как только он начал листать аппаратные журналы. Начальник связи Лева Миронов тоже поглядывал из-за плеча на густо исписанные страницы, горделиво пояснял:

— Из Центра часто приказывают: «На столько-то суток задержать движение на такой-то железной дороге. Нарушить связь… Взорвать рельсы…» А вон радиограммы с докладами к вам, в Ленинград. Все выполнено… В таких случаях направляют два-три полка в районы. Они перекрывают дороги, подрывают полотно, а местные отряды подпиливают столбы, разрушают мосты, устраивают завалы…

Чертовски хотелось увидеть все это собственными глазами, слиться с партизанской средой, нутром почувствовать важность и серьезность той работы, которой он, Стромилов, его начальники и товарищи занимались уже два с лишним года. Без радио трудно, просто немыслимо представить жизнь и боевую деятельность пятой и всех других партизанских бригад. И не только потому, что через эфир шло руководство действиями отрядов, что только переданные по радио, незамедлительно имели смысл многие добытые партизанами разведданные. По радио «заказывали» самолеты, взрывчатку, оружие, радио приносило с Большой земли сводки Совинформбюро, помогало бороться на оккупированной территории с лживой информацией врага. И надо было, чтобы с каждым днем радиосвязь работала все надежней. Вот зачем здесь, в немецком тылу, Стромилов.

Надо встретиться с партизанскими радистами. Побеседовать по душам, понять их настроение перед решающими боями. Не из скупых донесений представить, а самому увидеть условия, в которых живут и работают они, с какими трудностями встречаются. И, если нужно и можно, помочь. Сразу на месте или по возвращении в Ленинград. Следовало также самому, как специалисту, в совершенно реальных условиях, а не приближенных к боевым, проверить и оценить всю сложную систему связи через линию фронта, которую отрабатывали на протяжении двух лет большие коллективы под руководством Миронова и Шатунова, коллективы, членом которых был и он, Стромилов.

Особая забота о «Севере». Как сделать его лучше, еще надежней? Тут нужен разговор с людьми, опыт работы которых на рации приближался к опыту самого Стромилова — почти два года. И обязательно следует самому поработать на радиостанции из расположения бригады — это даст более острое восприятие недостатков «Севера», позволит лучше оценить его достоинства. Но самое важное — найти недостатки, ибо в устранении их — залог улучшения связи.

Ну и, наконец, ленинградский радиоузел. Как он слышен тут, в партизанских местах? Точно ли является на связь? Все ли радисты работают оперативно? Про это опять-таки ничего не скажешь, не установив, так сказать, собственноручно несколько связей с узлом…

Стромилов ездил по отрядам, часами наблюдал, как действуют те, для кого условия бригадного узла лишь мечта. Их рации не в избах — в землянках с дымными печками, в шалашах из еловых веток, на заснеженных опушках…

Работал на «Севере» и сам. Сколько раз в жизни выходил он в эфир? Не считал. Должно быть, тысячи раз. Ничего особенного: выстукивай позывные — свой и кого вызываешь, добивайся наилучшей слышимости и сыпь радиограмму. Но тут, в партизанах, все по-другому, все по-особенному.

Тебя ведут тайными тропами в лесной лагерь, и ты понимаешь, почему тропы тайные — над головой кружит немецкий самолет-разведчик, высматривает. Ты покорно предъявляешь документы и понимаешь, отчего так недоверчив взор часового. И землянки в чащобе еле различишь, даже стоя возле них. А потом садишься к рации, берешься за ключ — для дела садишься, важное сообщение передать, и трудно отделаться тебе от чувства, будто ты на весь мир, вопреки партизанской тайне и конспирации, объявляешь, где эти землянки и какие тропы к ним ведут… Или еще сравнение: словно бы ты стоишь один-одинешенек посреди поля и тебя отовсюду видно, и кто захочет, может выстрелить и попасть. Дурацкое чувство полной беззащитности, и ты его сам вызываешь, нажимая на покорно кланяющийся под рукой ключ рации.