Геннадий Андреев - Горькие воды

В Рыбинске Волгострой НКВД строил мост через Волгу; километрах в десяти выше, около деревушки Переборы, плотину. Вторая плотина, с гидростанцией, строилась в устье Шексны — за Обеими начиналось огромное, почти до Череповца и Весьегонска, водохранилище — «Рыбинское море», образовавшееся на территории между притоками Волги Шексной и Мологой. Рыбинское море затопило много сел и деревень — лес от разборки домов этих селений и вырубленный на затопленных местах и заготовлял наш участок.

Заведующим участком был некто Кравец, одессит, еврей лет пятидесяти. До революции у него было собственное лесное дело; окончив институт и став инженером-строителем, Кравец продолжал работать с лесом, а не по строительству. Он производил отталкивающее впечатление: выпуклые, наглые глаза, упрямый подбородок и рот придавали ему грубый, вызывающий вид. Вероятно, предупрежденный о моем приезде, Кравец встретил меня с преувеличенной приветливостью; достав бутылку коньяку, икру, он всячески старался расположить к себе.

На другой день я познакомился с его бухгалтером, Самуилом Марковичем, тщедушным, незаметным человеком. Этот встретил растерянно: он явно боялся проверки. До 1953 года Самуил Маркович жил в Ленинграде, почему уехал оттуда, он не говорил, но я догадывался, что, очевидно, он был выслан из Ленинграда после убийства Кирова, в числе тысяч других высланных ленинградцев. При ближайшем знакомстве оказалось, что Самуил Маркович отличный человек, с мягкой и даже нежной душой, но он до того был подавлен страхом, что всего боялся. Кравец его терроризировал: он нагло пользовался доверчивостью и мягкостью Самуила Марковича и сумел запугать и запутать его так, что Самуил Маркович едва не дрожал при виде Кравеца и беспрекословно выполнял каждый его приказ. А так как за этими приказами скрывались преступления, работа у Кравеца превратилась для Самуила Марковича в муку: он смертельно боялся, что ему тоже придется отвечать за плутни его деспота.

Плутни эти я раскрыл не скоро. При перовом же просмотре документов было видно, что дело не благополучно: странные выплаты за работы, как будто бы не производившиеся или произведенные неизвестно за чем, ужасающая путаница, созданная словно умышленно — концы найти было трудно. Неблагополучие могло объясняться и плохим учетом — недели две я старался распутать хаос из цифр и привести их в какую-то систему, но ничего не выходило. Самуил Маркович не мог дать объяснений: он ссылался на Кравеца, который его в свои дела не посвящал, а Кравец валил всё на Самуила Марковича, называя его путаником и безмозглым дураком.

Скоро подозрительных сумм набралось около миллиона рублей, а я не проверил еще и трети документов. Было очевидно, что я столкнулся с чем-то, необычным по масштабу даже в наших условиях. Некоторые нити уходили в Москву — я несколько раз ездил туда и постепенно, месяца через два, картина начала проясняться.

Управляющий конторой в течение десяти лет был довольно большим дипломатическим работником. В начале 30-х годов его заподозрили в каком-то уклоне и отозвали из заграницы. С помощью друзей в ЦК и НКВД ему удалось избежать ареста, но из Наркоминдела ему пришлось уйти. Он перешел на хозяйственную работу. После заграницы жизнь в Москве ему не понравилась: твердая ставка, квартира из трех комнат управляющего не устраивали. Надо было что-то придумать» чтобы можно было вести более широкий образ жизни. С Кравецом управляющий был знаком еще по Одессе — вдвоем они решили открыть лесозаготовительный участок, который, в сущности, стал их частным предприятием.

Года за три работы Кравец, под видом оплаты не производившихся работ, выкачал с участка более трех миллионов рублей. Сколько-то из этой суммы ушло десятникам, с которыми Кравец составлял акты на не произведенные работы и которые расписывались в ведомостях в получении денег несуществующими рабочими, львиная же доля попала управляющему и Кравецу. Оба они отделали себе в Москве хорошие квартиры; под Москвой выстроили дачи, вчерне сделанные тоже на участке. Рабочие, отделывавшие квартиры и строившие дачи, также были наняты в Рыбинске и оплачены за счет участка.

По мере того, как все это раскрывалось, мной овладевали негодование и злость. Это были не простые советские комбинаторы или обыкновенные воры, а типичные современные господа положения, наши хозяева, у которых за душой не оставалось ничего святого и для которых правило «урвать побольше» стало единственным законом. Управляющий получал две тысячи в месяц, в его распоряжении был автомобиль, он пользовался многими привилегиями и жил в сотни раз лучше любого рабочего или служащего, многие из которых были выше его даже по деловым качествам. Но своего положения управляющему было мало, он, как и другие представители его Круга, еще и воровал, — и вместе с тем он, политработник и хозяйственник, считался нашим «руководителем» и даже — «воспитателем»! Какое он, хищник, имел на это право? Только право принадлежности к партии, право силы и хитрости?