Геннадий Андреев: Горькие воды

Завод был старым, с изношенным оборудованием и работал ни шатко, ни валко. Но Непоседов сумел так модернизировать оборудование, что мы подняли производительность почти вдвое и годовой план выполнили меньше, чем в восемь месяцев. Этим все были довольны: Наркомат, областные и районные организации потому, что подведомственное предприятие работает отличными темпами; рабочие были довольны повысившейся зарплатой, а мы — успехом и премиями. Непоседов чувствовал сёбя именинником, ходил веселый и старался поднять производительность еще выше. Мы еще нажали, а потом заметили, что сырье у нас на исходе и что, пожалуй, никто его нам больше не даст. Так и случилось: Наркомат, считая наш завод маловажным, дефицитного сырья нам не дал и приказал завод законсервировать. Мы рассчитали рабочих, уплатив им положенное выходное пособие сами еще два месяца составляли ликвидационный отчет, потом тоже получили выходное пособие и должны были распрощаться с заводом и друг с другом. Чувствовали ямы себя неловко: не прояви мы такой прыти, завод работал бы еще по крайней мере полгода, а за это время нам, может быть, удалась бы достать сырье. Теперь же оставалось только казниться и давать себе зарок не зарываться в будущем.

Непоседова отозвали в Москву, в резерв работников Наркомата, а я решил переехать в областной город.

К тому времени я уже имел все необходимые документы: паспорт, трудовую книжку, военный и профсоюзный билеты. Я стал будто бы полноправным гражданином. Поэтому я мог рассчитывать, что теперь без труда найду работу. И я переехал в большой университетский город, с намерением поступить на вечерние курсы университета, чтобы продолжить прерванное когда-то арестом образование. Днем я буду работать, вечером учиться — в моем представлении всё складывалось хорошо.

Я снял комнатку тоже в рабочей семье — хозяин с женой помещались в другой комнате, немного побольше моей, а их сын спал у меня. Подросток, он был спокойным мальчуганом и мне не мешал.

Исполненный лучших намерений, я начал искать работу. И вот тут судьба снова обернулась злодейкой: четыре месяца я проходил в поисках работы и найти её не мог.

Я обошел сотни учреждений и предприятий. Везде происходила одинаковая история. Сначала я узнавал, нужны ли в этом учреждении работники моей специальности, — обычно оказывалось, что очень нужны, так как учреждениям всегда не хватает работников. Я предлагал свои услуги, — предложение встречалось охотно, во за этим следовал процесс рассматривания моих документов и обязательный вопрос: где я работал до завода, с которого недавно уволился? Приходилось опять показывать свою справку об освобождении из конц лагеря. Её читали так, как будто держали в руках готовую разорваться бомбу. Приветливый вид, с которым до этого разговаривали со мной, менялся на сухо-официальный и я слышал, что нет, они еще могут Обойтись без новых работников или что они подумают, взять им меня или кого-нибудь, другого. Как и в степном городке, никто мне не отказывал сразу и прямо, но никто и не принимал меня на работу.

Я мог нервничать, думать и делать всё, что угодно — ничто не могло помочь. Я понимал отказывавших мне: газеты начали наполняться воплями о бдительности, о шпионах, диверсантах, вредителях — каждый, узнав о том, что я сидел в концлагере за контрреволюцию, боялся принимать меня. Кому охота рисковать своим положением, а может быть и головой, принимая столь подозрительного и незнакомого человека, как я? Знакомых же в этом городе у меня не было, тогда как только — они могли помочь мне. Я еще из концлагеря помнил поговорку: «Блат — выше совнаркома» [2] Блат — слово из воровского жаргона, прочно вошедшее в советский обиход. Здесь в смысле «протекция», «знакомство». .

С университетом тоже ничего не вышло, да я и прекратил попытки поступить в него, так как учиться без работы всё равно не мог. Впоследствии мне удалось поступить лишь на заочное отделение недавно открытого в этом городе планово экономического института.

Скромная жизнь в городе, из которого я приехал, позволила мне сделать небольшие сбережения. Они и полученное при увольнении выходное пособие дали мне возможность прожить четыре месяца без работы. Но как я ни экономил, в конце концов средства иссякли. Можно было бы попытаться поступить куда-нибудь простым рабочим, но с моим прошлым и это было не легко. Скрыть его я никак не мог, а в таком случае устройство рабочим для будущего ничего не могло мне сулить. А я был еще слишком молод, чтобы не рассчитывать на будущее.