Георгий Кублицкий: ...и Северным океаном

На Енисее либо рождались, либо, после расспросов бывалых людей, уточнялись замыслы дерзких походов.

Здесь готовились к схваткам со льдами братья Лаптевы, Овцын, Минин, Челюскин, другие герои Великой Северной экспедиции. Витус Беринг был среди первых мореходов, понявших, что и Красноярску предстоит немалая роль в продвижении на Север.

Так шло от века к веку. И вот двадцатое столетие, конец его первой четверти.

Сумею ли передать ощутимое дыхание Севера, которое отличало Красноярск той поры?

Нет, не на хлебородный юг был повернут тогда город! А ведь там и климат мягкий по местным понятиям, еще со времен декабристов пошло название «Сибирская Италия». Минусинская белейшая крупчатка, пшеничная мука, из которой пекли калачи и пироги с осетриной, по отзывам не только местных патриотов, но и приезжих, едва ли имела равную по достоинству во всей Сибири/Осенью из Минусинска шли самосплавом барки с арбузами, выстраивались вдоль берега. Торговля шла бойко. Тут кому как повезет. Среди мелких, но сладких минусинских арбузов попадались и бледно-розовые, вкусом напоминавшие огурец…

И уголь был на юге, и золото. Правда, золото добывали также неподалеку от Енисейска.

Красноярцев звал, манил дальний Север. Кого романтикой — таких во времена нэповского прагматизма поубавилось, — кого возможностью хорошо заработать. Не о шальных деньгах думали люди: безработица в городе то шла на убыль, то усиливалась. На Севере же ее не знали.

Там были нужны люди. Прижиться на Севере — это много значило в репутации человека. За такого и замуж шли безбоязно: ежели не стал там пьяницей, значит, мужик смелый, надежный, в семье работник и кормилец.

Дорога на Север из Красноярска была одна: Енисей. Густые, мощные голоса «Лены», «Ангары», а особенно «Кооператора», сулили плавания в края белых ночей, даже не белых, а солнечных, водную ширь, где с одного берега не видно другого, дорогие меха, добычливую охоту.

Мы, мальчишки, различали по свисткам каждое судно, благо было их не так много. Перекличка на Енисее хорошо была слышна в любом конце города: от извозчичьих пролеток какой же шум, одно шуршание колес по гальке немощеных улиц, поскрипывание рессор да цокот копыт. И плыли пароходные голоса над Красноярском, будя в мальчишеских сердцах неясную тревогу, обещая что-то необычное, приключения, похожие на описываемые в журналах «Вокруг света» и «Всемирный следопыт».

Мне с матерью и сестрой довелось приобщиться к речной жизни как раз на уходившей в северные плёсы «Лене». Правда, путешествие было недолгим. Нас взял в свою каюту помощник капитана «Лены» Сущихин.

На полу каюты лежала желтоватая шкура белого медведя, к стене были прибиты рога северного оленя, снимки морских пароходов и незнакомого мне города. А какие чудесные вещи на столике: пепельница из переливающейся перламутром раковины, бинокль, часы — наверное, особенные, морские.

В тот год на Енисее было наводнение из тех, что бывают раз в десятки лет. Плыли сорванные водой ворота, огромные деревья с торчащими во все стороны ветвями, на которых еще не успела пожухнуть листва.

Нас высадили в селе Атаманово, и «Лена» пошла дальше, а я, как рассказывала мать, неожиданно разревелся: жаль было покидать дивный пароходный мир ради привычных деревенских улиц и небольшой избы, снятой на лето.

Для хозяина каюты был тот рейс последним.

Опытный моряк утонул во время шторма в низовьях реки. Огромная волна накрыла, перевернула спущенную с «Лены» шлюпку, на руле которой сидел Сущихин. Его похоронили на мысу возле селения Воронцово.

В наш дом наведывались капитаны, друзья Сущихина. И сколько рассказов о жизни на Енисее наслушались мы!

Вглядываясь в давние годы, вижу приметы связей — нет, даже родства! — Красноярска с Севером. Северные разделы экспозиций музея были самыми интересными, возле них всегда толпились люди, разглядывающие жилище кочевников тундры, ловушки для песцов, рисунки и картины Дмитрия Иннокентьевича Каратанова, который немало скитался по северным землям.

У нас в школе он преподавал рисование. Уроженец юга края, художник позднее рассказывал мне, как неожиданно для себя почувствовал желание «побродить по северам». Впрочем, не совсем неожиданно. Ведь его земляк и наставник Василий Иванович Суриков, когда писал Ермака, ездил по Оби и Тоболу.

Каратанов трижды нанимался в научные экспедиции, побывал в самых забытых местах Туруханского края, дважды — в Нарыме. Биография художника, думается мне, тоже характеризует Красноярск как место, где люди самых разных профессий получали подорожную на Север.