Захар Прилепин - Всё, что должно разрешиться. Хроника почти бесконечной войны - 2013-2021 [litres]

– Там большое украинское отделение на радио?

– Вместе с корреспондентами – пару сотен, а то и три сотни человек… И аккурат к моему дню рождения меня уволили. Я не стал возражать, и вообще сейчас уже понимаю, что это было очень правильное решение: идти на разрыв. Мне уже просто заходить в это здание было крайне неприятно.

– И ты окончательно поехал на Донбасс.

– Да, в конце октября 2014 года – заехал и всё. Живу здесь.

– Расскажи, как в прямом уже смысле местный житель, про донбасскую внутреннюю политику. Что они тут строят? Что у них тут получается, что не получается?

– Я вижу всё это взглядом обывателя. Какие-то вещи меня абсолютно устраивают. Например, когда стали появляться милицейские патрули на улицах, я понял, что один из главных признаков государства здесь появился. Самое главное – безопасность населения. Уже потом на этом можно строить всё остальное. Реформа армии, лишение отдельных воинских подразделений излишней самостоятельности – все эти вещи были абсолютно правильными.

– А у тебя что, бывало такое, чтобы тебя на улице задерживали пьяные ополченцы?

– У меня нет. Но у моих знакомых ещё прошлым летом бывали проблемы.

Теперь обвешанные оружием, не всегда адекватные, иногда нетрезвые люди исчезли с улиц. Это было самое главное и с этого они начали: с формирования условий безопасности.

Второе, что мне, так сказать, кажется очень симпатичным – отсутствие политического давления. Здесь нет оппозиции – это понятно. Нет сложной политической жизни, нет политических партий…

– Здесь нет и пророссийских политических партий, ты заметил?

– Весь Донбасс – это одна большая пророссийская политическая партия. Поэтому отдельно свою пророссийскость нет смысла маркировать.

– Смысла нет, но все российские партии сюда рвутся.

– Все сюда хотят, но не получится. Потому что все будут друг у друга драть знамя первенства… В общем, продолжаю, здесь нет политического давления. Мы же всех знаем, мы сами сталкиваемся с людьми, которые говорят о том, что в ДНР не власть, а чёрт знает что – бандиты, что здесь должна быть Украина, что она должна вернуться. Но этих людей не выдёргивают, по шее им не дают. Насколько я знаю, они спокойно выражают своё мнение. Но, правда, если громче, чем нужно, то могут нарваться на неприятности, и это объяснимо.

Что касается структур управления: я думаю, что они, конечно, не в полной мере функциональны. Я читаю и слышу о каких-то не всегда верных решениях. Но я скажу иначе: для меня не так важно, насколько быстро и хорошо себя сформирует система управления здесь. Я немного другими порядками смыслов измеряю эту ситуацию. Для меня важно, что состоялось возвращение в Россию. Хотя я совершенно точно знаю, что какие-то российские болячки будут и здесь. Притом, что здесь нет иммунитета к российским тяжёлым заболеваниям, связанным с гораздо более жёстким капитализмом, там развивавшимся.

– Каким, например, заболеваниям?

– Я имею в виду бюрократию. Не коррупцию – в этом Украина даст России сто очков вперёд. А именно непроходимость вот этой чиновничьей системы, её абсолютную необращённость к человеку. Это всё будет в обязательном порядке. Здесь всё-таки немножко другая традиция политической культуры. Украина была двухсоставной. Это не было демократией в полной мере, но, поскольку две части Украины тянули одеяло на себя, то было подобие диалога; Россия в этом смысле куда более гомогенна политически.

А здесь имелась традиция относительной политической свободы, которая будет свёрнута под политическим влиянием России. Но и в этом я не вижу ничего страшного, потому что даже при наличии этой политической свободы Украина пришла к своеобразному нацизму. У них была ситуация и возможность диалога, они должны были научиться договариваться за двадцать с лишним лет. Но ничего подобного!

Ситуация в России в этом смысле лучше. Болячки придут, но они станут на место куда более тяжёлых болезней. Поэтому – главное произошло, а всё остальное выстроится. Здесь я вижу процессы, которые шли в Абхазии и в Осетии. Если говорить о социальном и политическом устройстве – то платится та цена, которую можно заплатить за исторический выбор своей идентичности, за память о том, что ты русский, за принадлежность к величайшей культуре.

– Наши замайданные ораторы закричат: ничего у вас не отнимали, могли бы продвигать потихоньку свою российскую культуру.

– Всё это от лукавого, потому что вытеснение языка в сферу бытового общения лишает язык значения культурного кода. На самом деле, язык – то, чем человек является. В языке – шкала ценностей, фантастические смыслы, которые формируются в течение столетий. Это вот такой расширитель каждого человека и, собственно говоря, та система, в которой происходит формирование и возрастание личности, формирование человека. Поэтому, когда язык обрубается, и ему оставляют просто функцию общения – это удар по идентичности.