Министра экономики выгнал знаешь за что? Поначалу она нормальная была, а потом взяла и на 35 % прижала на откат одну нефтяную компанию. Я с этой нефтяной компанией борюсь и никак не могу понять, почему она цены не скидывает. Знаешь, что пришлось сделать? Пришёл и зажал главе нефтяной компании в дверях яйца. И он мне признался, что не мог снизить цену, потому что платит 35 % откат министру экономики. Я сел и охерел. А думаешь, таких мало было? Дохера! И куда она пошла, этот министр? В сад, бабочек ловить. Вылетела с министерского кресла. Пожалел её, не посадил только потому, что она беременная. И это только то, что я знаю. А сколько я не знаю! Вот поэтому вы должны прийти с войны, ребята. И с вас я буду драть три кожи. Идеологию потихоньку придумаем.
Я сейчас хочу построить теплицы, чтобы заниматься выращиванием помидоров, огурцов – и для внутреннего потребления, и на экспорт. Чтобы страна не только на угле и металле сидела, а что-то производила. Один гектар тепличного хозяйства весит приблизительно 500 тысяч «зелёных» – чтобы его обустроить. Хочу сделать так: государство платит 70 %, а люди добавляют 30 %. Чтобы люди не только работали и производили, но и вкладывали свои деньги в производство. Чтобы было, за что бороться. Люди будут при деле и с деньгами. Из институтов собираю молодёжь: по десять человек в каждый департамент. Чтоб кадровый резерв можно было восполнять. Чтобы не старых привлекать – команду Януковича, а вообще ситуацию в стране поменять.
А пока… Пока до маразма доходит. У нас одного начальника райотдела взяли на работу, а у него медаль – «За оборону Мариуполя»! Естественно, пересадили его в другое помещение.
Война закончится – и всё будет по-другому, будет жизнь, будем возвращаться. Главное – вы с собой весь свой задор и запал принесите.
У меня есть мечта такая: когда объявят победу, накрою стол – от начала аэропорта и до тех пор, пока все за одним столом не усядемся. Товарищей помянем погибших, за победу подымем и будем новую жизнь строить. А потом скажу – сутки в городе пьяных не трогают. И ещё хочу проехаться по боевым местам, начиная от Лисичанска и до Антрацита: Красный луч, Дмитриевка, Дубровка, Саур-Могила, Шахтёрск, Дебальцево, Еленовка, Докучаевск, Малиновка. Детей своих хочу с собою взять. Пусть сыновья видят, кто где и за что бился, за что пацаны погибали. И чтобы знали: когда я сдохну, жить надо так, как мы сейчас живём.
* * *
Если бы дело происходило в средневековье – это посчитали бы чудом: молния бьёт в командирский БТР, все спасены. Молва разнесла бы за день: этот Захарченко – избранный.
Но дело было в нашем веке; да и убивали его уже много раз, и людей рядом с ним убивали, только навсегда, и убийство стало обыденным, а спасение – незаметным, мимолётным; в избранность теперь никто не верит.
Может, и раньше никто не верил?
На тех позициях, что мы посетили тогда, потери были в ту же ночь. Я запомнил их лица, и иногда в голове прокручиваю: кто?.. А как там дядя Вася?
Всякий раз, когда я оказывался с Захарченко на очередной передовой, я всматривался в людей, и думал одну и ту же мысль: что здесь их держит?
Их же не призвали, они могут уйти в любую минуту, тут не Украина – уголовных статей за дезертирство не полагается.
Но они живут на виду у смерти и часто её получают. Это их выбор, самый демократический из возможных.
Зачем?
Зачем – после того, как схлынули первые яростные, разноцветные, счастливые эмоции «русской весны» – когда всем казалось, что чудо близко, что скоро явятся великаны с севера и всех спасут.
…После того, как пришло осознание, что полученная ими свобода – это не только право говорить и учиться на своём языке, – но ещё и бомбёжки, убийства, мародёрство, воровство, предательство, гибель близких, гибель детей, мерзость, запустение, подлость.
Что и в какой пропорции замешано у этих людей: вера, упрямство, месть, злоба? Но ведь никто здесь не выглядел ни истово верующим, ни озлобленным.
Люди – все эти с уставшими глазами бойцы – были тихи, как лежащие камни.
Я и не пытался с ними разговаривать – с теми, кого не знал лично.
Лица их были невозмутимы и темны – словно тут шахта, а не передовая, и толком отмыться сложно, да и незачем.
Когда они изредка смеялись, я вдруг вспоминал, где я видел этот свет – тёмный свет, который словно отражается на лицах «ополченцев».
Ну да, эти тёмные купола донецких церквей, где золото будто бы замешано с углём. Тёмные золотые купола.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу