Дарья Валикова - Чего почитать, если нечего почитать

Просто удивительно, как прошла тогда в печать «История села Брёхова, писанная Петром Афанасиевичем Булкиным» – где вся советская история колхозного крестьянства будет преподнесена в ключе уже даже не сатирическом – комедийном, так что все драмы и трагедии предстанут действами прежде всего фантастически нелепыми, каковыми в первую голову и являлись…

Можно сказать без сомнения: если хочешь действительно что-то понимать в России, всерьёз разобраться с переломным в её судьбе ХХ веком – не обойтись тебе никак без прозы деревенщиков, крестьянских детей, впервые взявших слово в литературе и впервые сказавших о своём народе изнутри, а не извне. Без Белова, Распутина, Астафьева, Шукшина; без Абрамова, Яшина, Носова, Екимова и так далее (много там талантов, никак не меньше дюжины наберётся). И без Можаева, разумеется, который всегда немного особняком: демократ среди почвенников и патриот среди всемирно отзывчивых…

Здорово, что есть возможность пересмотреть старые наивные советские фильмы «Хозяин тайги», «Предварительное расследование» – с Золотухиным (милиционером Серёжкиным), с Высоцким, попутно отметив, что созданы они по ранним, «дальневосточным» можаевским повестям, ознакомиться с коими тоже отнюдь не грех.

Или раскрыть, скажем, «По дороге в Мещеру», и с первых же строк: « Она проходила мимо нашего села и называлась столбовой дорогой, большаком, Касимовским трактом, Крымкой, Владимиркой, Муромской дорогой… » заворожиться ширью, проникнуться грустью этого незатейливого вроде бы очерка…

А там и больше: окунуться в стихию «Мужиков и баб», со всей их полифонией, «крестьянским хором», нескончаемым диалогом безымянных персонажей из толпы или залов собраний, с байками, хохмами, анекдотами, песнями, поговорками, ритуалами, обычаями, драгоценными приметами времени… Осознать, как всё с тех пор оскудело и измельчало, чего мы теперь лишены (нет, – чего нас лишили!). А потом взять незаконченного автобиографического «Изгоя» и с горечью догадаться, что отец главного героя, сгинувший в лагере на Дальнем Востоке (тот уже заброшенный лагерь хоть одним глазком мечтает увидеть сын), – это и есть один из центральных персонажей «Мужиков и баб», незабвенный Андрей Иванович Бородин, прототип отца Можаева. Стало быть, уцелевшему в описанном мятеже на Рязанщине – не уцелеть после, в тридцатые…

Раздавлен безжалостной историей Можаев-старший, но есть зато его образ в литературе, запомнился, как запомнились и Фёдор Кузькин, и старица Прошкина, и Булкин, и Полубояринов, и другие разнообразные персонажи – свидетели и свидетельства великой и ужасной эпохи. Остались, к счастью, нам на память.

Но имеется ещё, отметим напоследок, и литературный образ самого их создателя – Бориса Андреевича Можаева. И не об «Изгое» тут речь – речь уже о солженицынском «Красном колесе», где с него списан главный крестьянский герой эпопеи – Арсений Благодарёв. « Живое воплощение среднерусского мужичества » – назовёт Можаева Солженицын и добавит: « С живого легко, легко писалось ».

Что ж, помянем ушедших, заглянув в эти книги. Лучшего, пожалуй, тут и не придумать…

Каверин В. А. Скандалист, или Вечера на Васильевском острове. – М.: Текст, 2004.

Что обычно приходит на ум при упоминании о Вениамине Каверине? Ну, разумеется, «Два капитана» – отличный роман для подростков. Ну, «Освещённые окна» и «Эпилог» – хорошие мемуарные книги для всех, кто интересуется историей советской литературы. Дальше, увы, вспоминаются не слишком интересные, вполне соцреалистические вещи, которые совершенно не тянет перечитывать… Однако издательство «Текст» доставило нечаянную радость, выпустив отдельной книгой роман, который доказывает подобному неискушённому в каверинском творчестве читателю, что была у того и прекрасная ранняя проза. «Скандалиста» Каверин написал в двадцатишестилетнем возрасте, будучи членом литературной группы «Серапионовы братья», куда входили такие знаменитые фигуры, как Михаил Зощенко, Вс. Иванов, Константин Федин, Николай Тихонов…

В романе воссоздан современный ему Петербург начала двадцатых годов прошлого столетия, ещё голодный и неустроенный, не отошедший полностью от военного коммунизма, где при всём при том бурлила культурная жизнь, не прекращались духовные поиски. Фигурируют профессора Петербургского университета, старики, рождённые одной эпохой, вскормленные другой и напрасно старающиеся жить в третьей, студенты, пришедшие с гражданской войны, аспиранты-филологи, учёные, писатели, художники… Сюда-то и приедет из Москвы небезызвестный писатель с репутацией скандалиста, который даже бродячих псов спрашивает: «… согласен ли ты со мной, что у нас не литература, а катастрофа? » и который, само собой, выступит в качестве возмутителя спокойствия в и без того бурной полубогемной жизни.