Дарья Валикова - Чего почитать, если нечего почитать

Вот интересно – для чего надо было всё это последовательно измышлять, старательно высасывая из пальца – самому-то автору не противно? Впечатление – что не противно, а, напротив, очень даже приятственно; но, в конце концов, все эти русские типажи и персонажи – не его предки, и уважать их память, заботясь о какой-то справедливости и объективности, он не обязан. (Что-что вы говорите: тем более обязан проявлять деликатность, когда пишет не о своём?.. Захотели, однако! Не смешите. Деликатности и прочей толерантности-политкорректности достоин кто угодно, только не русские – это знают все.)

И потом, человек же не просто так злобствует, а – из лучших побуждений. Да-да – у него высокая идея (которая элементарно выводится из его книг, интервью и т.п.), состоящая в том, что Россия – это, конечно, позор в глазах прогрессивного человечества, но – она небезнадёжна, нет! Ведь как только начинает смиренно учиться у Запада, тесно с ним сближаться (хоть при Петре, хоть при Горбачёве – Ельцине; неплох был и Февраль 17-го, да только преждевременен, вот и облом!) – то становится вполне достойна похлопыванию по холке: молодца, продолжай в том же духе, и когда-нибудь знатные господа могут даже пустить в свою европейскую гостиную, посадить на краешек дивана.

Но поскольку в целом пока российский народ как был, так и остаётся запущенным ребёнком (любимая акунинская сентенция), его следует просвещать неустанно и воспитывать соответственно. Поэтому всё, что хоть сколько-нибудь составляет непохожесть, самобытность и самостоятельность его родины, требует насмешки и пренебрежения, осуждения и шельмования; а вот понятие «Европа» («Эуропа» – синоним слова «идеал») – напротив, самого безусловного поклонения. Каждый русский должен иметь комплекс исторической неполноценности. Для его же блага. Каждый нормальный школьник вправе осознавать, что он цивилизационно и культурно, морально и умственно выше всех этих царей и бояр, мещан и попов, крестьян и солдат прежних времён, создававших и отстаивавших для него страну, в которой родился. Ибо так скорее Россия отринет самоё себя и сможет, наконец, слиться с благословенным Западом – ведь именно там восходит Солнце, не правда ли?..

Р.S. История России не даёт покоя беллетристу по-прежнему. Вот появились на прилавках два его новых увесистых тома (прекрасно изданных, дорогих!): «История Российского государства. От истоков до монгольского нашествия» и «История Российского государства. Ордынский период»; к первому в названии добавлено «Часть Европы», ко второму, вестимо, «Часть Азии» (иначе, как чьей-нибудь частью, Россия, понятно, быть не может, и всё тут). Если человеку хочется попретендовать на лавры нового Татищева-Карамзина-Соловьёва эт сетера – кто ж запретит и кто осудит? Дело само по себе неплохое. Более того – закрадывается даже робкая надежда: а вдруг, окунувшись в такой глобальный предмет с головой, автор волей-неволей проникнется его сложностью, нешуточностью, неоднозначностью, откинет предвзятость свою и тенденциозность, проявит хоть какое-то понимание-уважение? Многая знания иногда тому способствуют… Так что, признаться, – и хочется приобрести да приобщиться, и колется… Как думаете, – стОит?..

Акунин Б., Чхартишвили Г. Кладбищенские истории. – М.: КОлибри, 2004.

Кто такие Акунин и Чхартишвили, публике, кажется, объяснять не надо. Просто раньше фамилии эти стояли в разных местах: «Б. Акунин» на сверхтиражных детективах, а «Г. Чхартишвили» – на обложке книги «Писатель и самоубийство», предназначенной в основном для узкого круга специалистов, а также внутри книжек японских авторов – там, где указывают переводчиков. На этом же новом, отлично иллюстрированном издании обе фамилии впервые стоят рядом, хотя разделение труда продолжается: сначала Георгий Чхартишвили выдаёт эссе о каком-нибудь знаменитом кладбище, а затем Борис Акунин радует детективной историей, якобы однажды там случившейся… Всего таких парных документально-вымышленных повествований в книге шесть: о московском Донском, лондонском Хайгейтском, иокогамском Иностранном, иерусалимском Еврейском кладбище на Масличной горе, парижском Пер-Лашез и нью-йоркском кладбище Грин-Вуд.

Что ещё за некрофилия такая? – с брезгливым ужасом могут воскликнуть люди, не отличающиеся спокойно-философским подходом к теме смерти. Акунин-Чхартишвили смиренно разъяснит в предисловии: « С некоторых пор я стал чувствовать, что люди, которые жили раньше нас, никуда не делись. Они остались там же, где были, просто мы с ними существуем в разных временных измерениях… Всё, что когда-то было и все, кто когда-то жил, остаются навсегда ».