Гийом Аполлинер - Критика поэтов. Статьи Гийома Аполлинера об искусстве

Знаменитые дети! … Их портреты были объединены в Багатели усилиями Национального общества изящных искусств. Это очаровательная идея, поместить вместе все эти мордашки, с этих картин дети прошлого будут смотреть, меланхолично улыбаясь…

В прошлом дети, учившиеся жизни по восхитительным и ужасным историям мадам графини де Сегюр, урождённой Ростопчиной, и по изумительным и реалистическим романам Жюля Верна, Вы будете искать объяснения неподвижному взгляду этих детей прошедших времён, читавших работы мадам де Жанлис или графа де Буйи, ипохондрика.

С какой тревогой о неопределённом будущем смотрели со всех этих портретов дети времён Луи XVI и, в особенности, Дофина, судьба которых до сих пор для всех остаётся загадкой!…

Рафинированность, в высшей степени способная довести до предела эмоцию посетителей, заставила объединиться, одновременно с различными портретами королевских детей, портреты детей императоров, судьба которых была не менее трагичной.

Король Рима Прудона, Изабей, Бенуа и Рожера, кажется, улыбается Дофину , которого писали Друэ, Грёз…

Луи XVII и Наполеон II правят здесь деликатным и очаровательным детским народом, со времён их правления и до наших дней. Вот пастели XVIII-го века, вот полотна Грёза, Фрагонара, Дроллинга. Вот Герцог Орлеанский Грёза, Герцог Бордо Дюбуа-Драоне и Эрсана. Вот пастель Ла Тура, на которой представлен Племянник Пигаля, Меттерних анфант работы Лоуренса. Вот Дети Мюрата работы Энгра.

Вот современные дети, большинство которых всё ещё живы. Следует вскользь упомянуть, с каким искусством Ренуар мог выразить грацию, свежесть и шаловливую невинность детей.

Одновременно с портретами этих детей прошедших времён, выставляют их драгоценные и очаровательные игрушки. Какие добрые люди под Новый год, в разукрашенных и таких немодных костюмах, какие Деды Морозы прошлого режима приносили детям короля игрушки для богатых детей, слишком роскошные игрушки, специально созданные для участия в ретроспективной выставке?

И, между тем, знаменитые дети недавнего прошлого имели также игрушки, с которыми они могли играть, недорогие игрушки, которые разбивали, чтобы посмотреть, что там внутри!

Среди мастеров, преподающих в Школе изящных искусств, Гюстав Моро тот, чьи уроки сформируют, несомненно, большинство художников-новаторов.

Никто из учеников Гюстава Моро не проявляет большего внимания к новаторству в изобразительном искусстве, чем господин Жорж Девальер. Можно даже опасаться, что он дойдёт до этого плохого модерна, полагающего в качестве единственной цели искусства выражение современной жизни. Именно эта цель является последней заботой Гюстава Моро. Сегодня он общается с малым числом живописцев. Эти интересы пришли к ним от художников-импрессионистов, унаследовавших их от художников-романтиков, и мы находим их истоки в этой страсти к правдоподобному, к разумному, одной из самых оправданных страстей, которые питали французские умы.

Однако есть право думать, что это чувство правды жизни, такое похвальное, было ложным. Каждая работа искусства должна находить не только в мимолётных явлениях современной жизни, но в себе самой свою логику, своё правдоподобие.

Весть талант, весь рассудок, все усилия господина Девальера, кажется, вбиралась, до сего момента, этой бесполезной примирительностью его искусства, возникшей вместе с современными аспектами природы. Хотелось бы, чтобы настоящее меньше волновало художника столь щедро одарённого.

До того, как я познакомился с Бенджамином Рабье, я думал, что он был горбатым, как Эзоп, и рассеянным, как Лафонтен. Неверно ни то, ни другое. Эти недостатки, полезные для литераторов, так как они делают и рабом Ксанфа, и другом сюринтенданта Фуке, очень стесняли бы рисовальщика. Стройность Бенджамина Рабье не испорчена никакой горбатостью. Его самые живые забавы служат тому, чтобы изучать физиономии и жесты животных, начиная с называемых низшими, и заканчивая человеком и автобусом, этим животным, стоящим выше всех остальных.

Впрочем, несмотря на очень заметные отличия, художник, который нас занимает, больше чем одной чертой напоминает двух баснописцев, и, прежде всего, потому что, если они пишут басни, то он их изображает.

Меня уверяли, – но часто пытаются заставить поверить во всякие небылицы, – что у Бенджамина Рабье была собака, язык которой он превосходно понимал.