Анатолий Ланщиков - Достоверность характера

Мы, конечно, не повели бы и речи об этих азбучных истинах, не прояви оппоненты Быкова столь элементарной неосведомленности в вопросах, о которых они взялись су­дить, да еще так безапелляционно. В. Быков не придумы­вает войну, он ее скрупулезно исследует во всех возмож­ных подробностях, запечатлевая правду сложного в реме-ни в судьбах и психологии очень разных характеров И в каждом созданном им характере каким-то значитель­ным краем живет подлинное время, но это пока, так сказать, анализ — ступень важная и необходимая в про­цессе художественного познания действительности, но не конечная. Конечная цель — синтез, то есть выведение фи­лософии времени, которой были бы «подчинены» самые разные характеры. И тут важно найти уже не различия между характерами, а объединяющее их сходство . Такое сходство можно обнаружить только при испол­нении самого главного для всех героев дела. И в данном случае такое дело — бой.

Картину боя В. Быков живописует со свойственной ему скупостью: у него нет лишних слов и необязательных деталей. Все предельно просто и буднично, как в настоя­щем бою. А впечатление остается глубокое. При удиви­тельном лаконизме предельная выразительность. Достоин­ство редкое и самой высокой пробы. Поэтому, наверное, Быкова очень трудно пересказывать.

Однако давайте посмотрим, как все же завязался бой. Да, сразу оговоримся, рота не обязана была при­нимать бой, в ее задачу входило только обнаружение противника.

«— Под носом немцы,— после минутной паузы спо­койнее [4] сказал комроты. — Подтяните людей! Удвойте наблюдателей со стороны. Назначьте слухачей! Пили- пенко, смените головные дозоры!» (Как видим, пока все грамотно.)

Спокоен командир роты, спокойны и командиры взво­дов, они даже еще «поторговались», кому все-таки ид­ти в головной дозор. Пилипенко переговорить трудно — пошел Ванин. Потом Ананьев вместе с замполитом Гриневичем станут ориентироваться по карте. Вот здесь ротный окажется не очень силен. Во всяком случае, на местности он ориентировался увереннее. Все же, сориен­тировавшись, обнаружили, что неподалеку находится станция. Первая реакция Ананьева: « Вот бы захватить! » На что Гриневич сухо ответит: «Еще чего!» Тут из го­ловного дозора прибегает автоматчик Кривошеев.

«Кривошеев еще издали взволнованным шепотом за­говорил:

— Товарищ старший лейтенант, надо ударить! (Даже слово «немцы» не произнес, до того обыденным стало «ударить».— А. Л.) Копают на бугорке, охранения с этой стороны никакого. Мы их голыми руками, как цыпленков, возьмем. Младший лейтенант говорит: «Только быстрее!» (Значит, весь дозор уже зажегся этой стратегической идеей.— А. Л.)

Он выпалил все это, оживленно тыча в темень рукой, с таким счастливым видом , будто то, что они там увидели, было для всех радостью. И, как ни удивительно, это его чувство риска и радостного воодушевления сразу пере­далось командиру роты — тот подобрался, выпрямился и круто обернулся к замполиту:

— Ударим!»

Осторожный замполит стал резонно отговаривать. На его довод, что образовался большой разрыв с соседями, Ананьев отвечает фразой, в которую уложилось все его теперешнее настроение: «Подтянутся ночью твои соседи! Никуда не денутся!» Вот эти «твои соседи» и «никуда не денутся» сказали больше, чем могли сказать многие при­близительно написанные страницы. Когда же у Ананьева аргументы в пользу атаки иссякнут, тогда он и примет решение:

«— А — была не была! Рубанем — посмотрим! Васю­ков, дуй за ротой)

Гриневич молчал: возражать в таких случаях было бесполезно».

И «рубанули». Высота была взята: какие немцы бы­ли побиты, какие бежали. Одного взяли в плен. Да, тут важно еще отметить, как начиналась атака. «Не успели мы поравняться с командирами, как Ананьев скомандо­вал:

— За мной, марш!

То шагом, то бегом рота быстро двигалась вниз. Теперь она подтянулась, собралась в одно целое и снова, будто не было ни боев, ни потерь, ни всяческих мелких и боль­ших неувязок, стала чутким, согласованным механизмом, подвластным единой воле командира ».

Нелишне также отметить, как атака заканчива­лась .

«Ананьев энергично замахал рукой. И вдруг, будто вынырнув из-под воды, я услышал его непонятно чу­жой и очень далекий голос:

— Стой! Рота, стой! Назад! В траншею, назад!»

Не верится, что еще какой-нибудь час назад эта рота брела по ночной дороге, больше напоминая отступающее подразделение.