Анатолий Ланщиков - Достоверность характера

3

Когда писатель исследует великий подвиг народа и ис­следует его во всей совокупности исторических фактов, он остается верным принципу народности литературы, остает­ся верным жизненной правде, и тогда никакой факт, став­ший предметом творческого исследования и изображения, не может исказить общей картины эпохи, поскольку не произойдет нарушения закона соразмерности. И дело тут не в неком «балансе», когда любое описание трагической ситуации уравновешивается непременной оптимистичес­кой концовкой, а в позиции писателя, в том — во имя чего он обращается, допустим, к тяжелым для нас воспоминаниям. Конечно, очень непросто протянуть связующую нить между боями сорок первого года под Вязьмой и штурмом рейхстага, если это не много­томный роман, в котором прослеживается весь ход вой­ны, а произведение короткого жанра: рассказ или по­весть.

И в этих жанрах особенно важно соблюсти верность правде характера, потому как за любыми безымянными эпизодами все равно стоят события исторического масшта­ба, преодолеть которые не под силу никакому характеру. Мы уже говорили о том, что в период Великой Отечественной войны каждый год (или каждый ее этап) как бы равнялся нескольким годам обычной мирной жизни, вслед­ствие чего развитие всех характеров протекало чрезвычай­но быстро, причем время накладывало на них свой осо­бый отпечаток. Так, например, героизм первых месяцев войны был иным, нежели героизм переломного периода войны, ибо перелом этот происходил не только в со­отношении материальных сил, но и в сознании людей, преодолевших в себе многое, прежде чем выковалось столь необходимое для победы чувство собственного, лич­ного превосходства над противником.

Разумеется, война не могла нивелировать характеры, но единство цели или хотя бы единство судьбы разви­вало характеры в определенном, пусть и свойственном им, направлении, и даже тогда, когда происходила ломка характера, то и здесь отчетливо запечатлевался дух сво­его времени. И мы остановимся довольно подробно на про­изведениях Василя Быкова не только потому, что его творчество представляет для нас с этой точки зрения интерес, но и потому, что в свое время критика не проявила должного внимания к творческим поискам это­го писателя.

Так, например, прочтение многими критиками повести «Атака с ходу» могло поставить в тупик кого угодно, а вы­текающий из этого прочтения характер предъявленных Быкову претензий дает основание упрекнуть многих его оппонентов в поверхностном прочтении этой повести. В частности, утверждалось, будто автор ее в качестве глав­ного героя вывел недостаточно подготовленного в военном отношении командира, что якобы противоречит действи­тельности; показал нетипичные, более того, недостоверные ситуации и вообще нарисовал довольно мрачную кар­тину.

Возможно, с точки зрения каких-то абстрактных кри­териев подобные претензии были и уместны, однако ес­ли рассматривать эту повесть с точки зрения возмож­ности раскрытия правды времени через правду харак­теров, то претензии как-то сразу теряют свою убеди­тельность. Вот теперь, именно с этой точки зрения, то есть с точки зрения раскрытия правды времени через правду характеров, мы и постараемся рассмотреть не­которые «спорные» произведения Василя Быкова и заод­но попробуем выявить главное направление его твор­ческих исканий.

Если разводить героев повести «Атака с ходу» по каким-то категориям, то санинструктора Цветкова мож­но подвести под категорию трусов, хотя к такому выво­ду приходишь далеко не сразу.

Сам Цветков не мог решать, где ему служить: на передовой или в далеком штабе. Судьба распорядилась так, что он оказался на передовой, однако и здесь им была найдена лазейка, вроде бы и пустяковая, но все-таки... Должность ротного санинструктора, разумеется, от пули не гарантировала, но Цветков отлично пони­мал — полностью избежать опасности ему и не удастся, поэтому его тактический план состоял в том, чтобы по­стоянно сводить степень опасности до минимума. И тут должность санинструктора открывала для него опреде­ленные возможности.

Рота совершает трудный марш и в любой момент может напороться на немцев, поэтому безопаснее (не безопасно, а безопаснее) находиться позади роты. И Цветков — в роли замыкающего. Поотставший пятидесятилетний сол­дат Чумак говорит Цветкову и прибежавшему ординар­цу Васюкову: «Пусть бы вы шли. Я уж сам как-нибудь». На что Цветков отвечает: «Ну да! Мы пойдем, а ты в кус­ты? Знаем таких». Потом, после боя, командир роты при­кажет Цветкову проводить группу раненых и пленного до речки, но он, чувствуя приближающуюся опасность, будет норовить уйти с группой в тыл. Ординарец Васю­ков воспрепятствует этому, однако потом, когда над ро­той действительно нависнет смертельная опасность, сно­ровистый санинструктор, воспользовавшись благовидным предлогом, все-таки улизнет. Такой продуманности по­ведения ожидать от труса в первый год войны не при­ходилось.