Владимир Гаков - Тени на снегу

Как бы то ни было, и этот долгожданный контакт – книги с читателем – состоялся.

И вы прошли весь путь вместе с героями ее до конца. Находя и теряя по дороге – дружбу, любовь, понимание; и, вернувшись к исходному пункту, оказалось, ничего не удержали из приобретенного, кроме разве что тонкой ниточки надежды, которая отныне свяжет Лигу Миров с задавленной ледником планетой. За призрачную, хрупкую надежду эту заплачено годами, полными разочарований и «тьмой низких истин»; и одной жизнью любимого, единственного человека.

А формально – миссия Посланника завершена, и теперь он впрове назвать себя Послом Экумены на Гетен. Но отчего ж так тягостно на сердце и не уходит из горла проклятый комок?

Почему снова и снова приходится жизнью платить за такую простую вещь, как понимание?

Чтобы трезвым умом посчитать эту цену, может быть, самое время опять вернуться к прочитанной книге.

На планете Гетен, где льдом сковано само Время, и каждый год именуется Годом Первым, рассказанная писательницей притча закончилась. Кажется, в том мире разорвался, наконец, и тягучий местный исторический круговорот. Впрочем, так во всех ее книгах: конец пути означает начало нового. А финал – открытую первую страницу Истории подлинной... Мы же постараемся еще раз, непредвзято окинуть взором – предысторию.

Все произведения Ле Гуин (не исключение и «Левая рука Тьмы») структурно организованы как борьба противостоящих друг другу крайностей. Или, говоря научным языком, оппозиций.

Они борются меж собой, одновременно друг друга дополняя; и неизбежно сливаются, наподобие двух вписанных в окружность запятых, темной и светлой, – Инь и Ян:

Свет – рука левая тьмы,

Тьма – рука правая света.

Двое – в одном, жизнь и смерть,

И лежат они вместе,

Сплелись нераздельно,

Как руки любимых,

Как путь и конец.

Эти поэтические строки созданы на планете Гетен, но их легко приняли бы за свои откровения последователи многих учений на Земле. Близка к ним по своим философским воззрениям и автор романа. Однако остаться бы ее книге трактатом, схемой, если бы не щедрый писательский талант, оплодотворивший абстрактную мысль, найдя ей яркое продолжение в языке, образах героев, сюжете; одним словом, в художественной литературе!

Мы ведь не просто разглядываем затейливую иллюстрацию к ученым тезисам. Напротив, как раз их-то постигаешь только в результате эмоционального сопереживания, лишь в процессе чтения увлекательной истории о бесконечно чуждом, но писательским же талантом – максимально приближенном, мире.

Три оппозиции в нем представляются главными, три уровня, на которых «работает» авторская диалектика.

Экумена (как символ Центра) – Гетен (неслучайно помещенная автором на периферию обитаемого мира). Кархайд – Оргорейн. Дженли Аи – Эстравен.

Приглядимся к ним повнимательнее; однако прежде не забыть бы еще об одной взаимопритягивающей полярности...

«Еще в детстве... я узнал, что суть вся кого воображения – правда.»

Очень трудно вывести творчество Урсулы Ле Гуин из фактов ее жизни. Хотя сказала же она в другом своем романе: «Где быль, а где сказка, где одна истина, а где другая?»...

Мне уже приходилось в общих чертах прикоснуться к биографии писательницы, так что повторы, очевидно, неизбежны. Но чем больше я узнаю о ней, тем меньше нахожу ответов на сакраментальный вопрос – откуда все это?

Редкая трезвость ума сочетаются у нее с душевной утонченностью, капитальная проработка деталей при конструировании научно-фантастического «пространства-времени» – с завидной легкостью пера. С одной стороны, это солидность ученого-аналитика, с другой – более привычные в «женской» прозе (оставим пока кавычки, ибо и тут все непросто: удивительная, исчезающе-старомодная «европейская» женственность – и прорывающийся, напористо-агрессивный, очень меня лично раздражающий американский феминизм) эмоции, обнаженный нерв; а бесстрастный разбор историка вдруг сменяет какое-то буйное мифотворчество...

Она постоянно изобретает новые миры, сознательно обрывая пуповину, связывающую ее фантазии с окружающей реальностью. Потому в ее книгах так трудно представить себе действительные пространственно-временные координаты описываемых событий; более это напоминает сказочные «давным-давно» и «за морями, за горами»... Но и выдуманные истории, как и вся ее собственная, собираемая от книги к книге История Будущего, может неуловимо быстро повернуться к читателю совершенно непредсказуемой гранью, напомнив – и часто весьма некстати (тем, кто ищет в фантастике наркотик забвения!) – о мире, в коем он живет.