Томас Пейн - Права человека

Поскольку процедура раздельного заседания внешне еще сохранялась, хотя по существу уже была разбита, представители нации, сразу же после декларации короля, разошлись по палатам, дабы обсудить свой протест против нее; меньшинство же так называемой дворянской палаты, поддерживавшее общенациональное дело, удалилось в частный дом, чтобы посовещаться аналогичным образом. К этому времени недовольные согласовали с двором свои меры, которые граф д’Артуа взялся провести в жизнь; видя, сколь сильное недовольство и сопротивление вызвала королевская декларация, они понимали, что раздельным голосованием им не добиться решающего влияния на задуманную конституцию, и посему стали готовиться к достижению своей конечной цели — к заговору против Национального собрания и разгону его.

На следующее утро дверь зала Национального собрания оказалась закрытой и охраняемой войсками — депутатов в здание не допустили. Тогда, не найдя более удобного места, они перешли в зал для игры в мяч по соседству с Версалем и, возобновив заседание, поклялись не расставаться ни при каких обстоятельствах, кроме смерти, пока не выработают конституцию.

Поскольку попытка закрыть доступ в зал заседаний лишь способствовала сплочению депутатов, на следующий день двери открылись и общественная деятельность возобновилась на старом месте.

Теперь нам следует обратиться к образованию нового министерства, на которое возлагалась задача разгона Национального собрания. Так как для этого требовалась сила, был отдан приказ собрать 30-тысячное войско, командовать которым было поручено Бройи, одному из предполагаемых членов нового министерства, вызванному для этого из провинции. Требовалось, однако, соблюдать некоторую осторожность, дабы скрывать этот план до поры до времени, покуда он окончательно не созреет, и этому соображению, верно, и следует приписать заявление графа д’Артуа, — заявление, о котором сейчас будет уместно упомянуть.

Было совершенно ясно, что, заседая по своим палатам отдельно от Национального собрания, недовольные не могли не вызывать большего недоверия, чем если бы они остались вместе с Собранием, и подозрения в заговоре. Но поскольку они уже определили свою позицию и нуждались теперь в предлоге, дабы изменить ее, такой предлог нужно было изобрести.

Этим целям и послужило заявление графа д’Артуа, утверждавшего, «что если они не примут участия в Национальном собрании, жизнь короля будет в опасности»; под этим предлогом они покинули свои палаты и примкнули к остальным членам Собрания.

В то время, когда оно было сделано, заявление это было воспринято как глупая выходка графа д’Артуа, рассчитанная на то, чтобы избавить видных членов двух палат от унизительного положения, в котором они очутились, и если бы за этим ничего больше не последовало, вывод оказался бы вполне правильным. Но так как истинное положение дел лучше всего объясняют последующие события, то ясно, что это видимое присоединение было лишь ширмой, прикрывавшей тайные козни, и вышеупомянутое заявление полностью отвечало этой цели.

Очень скоро здание Национального собрания было окружено войсками, и новые тысячи солдат прибывали ежедневно. В ответ на это Национальное собрание заявило решительный протест королю, указав на неуместность подобной меры и потребовав объяснения. Король, который, как он сам впоследствии заявил, не был посвящен в тайну, ответил, что не преследует иной цели, как поддержать весьма нарушенное общественное спокойствие.

Но спустя несколько дней заговор раскрыл себя: Неккер и министерство были смещены и образовано новое министерство из врагов революции; Бройи, имевший под своим началом 25–30 тысяч иноземных солдат, явился поддержать заговорщиков. Маска теперь была сброшена, события приняли критический оборот. Своим исходом они имели то, что через три дня новое министерство и его соучастники сочли за благо бежать из страны: Бастилия была взята, а Бройи и его иноземные войска разбиты, о чем уже рассказывалось выше.

История этого недолговечного правления и этой короткой попытки контрреволюции отмечена некоторыми любопытными обстоятельствами. Версальский дворец, где разместился королевский двор, находился в каких-нибудь четырехстах ярдах от зала, где происходили заседания Национального собрания. В тот момент оба дворца напоминали штабы двух сражающихся армий; однако двор так же не подозревал о сведениях, полученных Национальным собранием из Парижа, как если бы между ними было добрых сто миль.