Томас Пейн - Права человека

Поскольку мы намерены рассматривать это как первый практический шаг к революции, представляется уместным остановиться на некоторых подробностях. Собрание нотаблей ошибочно принимали кое-где за Генеральные штаты, но в действительности они не имели между собой ничего общего, ибо Генеральные штаты всегда были выборным органом.

Все 140 человек, входившие в собрание нотаблей, назначались королем. Однако, поскольку господин Калонн не мог рассчитывать на поддержку большинства собрания, он весьма хитроумно расставил их таким образом, чтобы сорок четыре составляли большинство от ста сорока. Для этого он разбил членов собрания на семь комитетов по 20 человек в каждом.

Все общие вопросы решались не большинством голосов, а большинством комитетов — и поскольку для получения большинства в комитете требовалось одиннадцать голосов, а четыре комитета составляли большинство из семи, то у господина Калонна имелись веские основания полагать, что раз исход любого обсуждения будет решен 44 голосами, то он не может потерпеть поражения. Он, однако, обманулся в своих расчетах, и в конечном счете эта затея погубила его.

В состав второго комитета, во главе которого стоял граф д’Артуа, был введен маркиз Лафайет, а так как предметом обсуждения в комитете служили денежные вопросы, то естественно, что в ходе его выяснялись и все связанные с этим обстоятельства. Маркиз Лафайет устно обвинил Калонна в распродаже, без ведома короля, владений короны на сумму в два миллиона ливров.

Граф д’Артуа спросил маркиза (очевидно с целью запугать его, ибо Бастилия еще существовала), не изложит ли тот свое обвинение на бумаге? Лафайет согласился, но граф д’Артуа не повторил своего требования и принес вместо того послание от короля на этот счет.

Тогда Лафайет изложил свое обвинение в письменной форме, для передачи королю, и брался представить доказательства. Дальнейшего следствия по этому делу не производилось, но господин Калонн был вскорости смещен королем и уехал в Англию.

Благодаря своему пребыванию в Америке, Лафайет лучше большинства членов собрания нотаблей разбирался в искусстве гражданского управления, и на него легла основная тяжесть работы.

В намерение поборников конституции входило вступить в спор со двором по поводу налогов, и некоторые не таясь говорили об этом. Между графом д’Артуа и Лафайетом то и дело возникали споры по различным вопросам.

Лафайет полагал, что погасить имевшуюся задолженность можно будет в том случае, если мерить расходы по доходам, а не наоборот. В порядке реформы он предложил уничтожить Бастилию и заодно с ней все государственные тюрьмы по всей стране (содержание которых обходилось очень дорого) и отменить lettres de cachet. Но тогда на эти вопросы не обращалось особого внимания, а что до lettres de cachet, то большинство дворян, оказалось, стояло за то, чтобы сохранить их.

Собрание отказалось взять на себя решение вопроса о введении новых налогов в угоду казначейству, признав, что оно не уполномочено на это. В ходе дебатов господин Лафайет заявил, что право взимать налоги принадлежит единственно Национальному собранию, свободно избранному народом и действующему от его имени. «Вы подразумеваете Генеральные штаты?» — спросил его граф д’Артуа. Лафайет подтвердил, что это он и имел в виду. «Подпишетесь ли вы под своими словами, — продолжал граф д’Артуа, — чтобы их можно было передать королю?» Мало того, отвечал Лафайет, он пойдет еще дальше и скажет, что самое лучшее для короля — это согласиться на введение конституции. [26]

Когда план подмены парламента собранием потерпел фиаско, возник другой план — дачи рекомендаций. Собрание согласилось рекомендовать парламенту ввести два налога: гербовый сбор и территориальный, или своего рода поземельный налог. Поступления по обоим исчислялись в сумме около 5 млн. фунтов стерлингов в год. А теперь обратим свое внимание на парламенты, в чьи руки вновь перешло решение этого вопроса.

Вскоре после отставки Калонна управление финансами было доверено архиепископу Тулузскому (ставшему впоследствии архиепископом Санским и ныне кардиналом). Одновременно он был назначен первым министром — должность, не всегда существовавшая во Франции. Когда ее не было, главы департаментов решали свои вопросы непосредственно с королем; но после назначения премьер-министра они имели дело только с ним. Со времен герцога Шуазеля ни один министр не имел такой власти в государстве, как архиепископ, и нация была сильно расположена в его пользу. Но своим необъяснимым поведением он упустил все возможности творить добро, стал деспотом, покрыл себя позором и… кардинальской мантией.