Сергей Антонов - От первого лица... (Рассказы о писателях, книгах и словах) [журнальный вариант]

Образ этот народен. Рассказчик сознает свое положение в мире, разделенном на угнетенных и угнетателей, и определяет свою позицию с точки зрения человека тру­да. Как бы ни различались люди по харак­терам и повадкам, он прежде всего опреде­ляет главное: кто перед ним — барин или рабочий. Напомнив, что у заводчиков Тур­чаниновых имена Петро да Марко впере­межку давали: «Отец, например, Петро Маркыч, а сын Марко Петрович»,— рассказ­чик замечает: «Ну, это их дело. Рабочему человеку в том ласти мало. Петро ли, Мар­ко, а все барин».

Рассказчик не просто «отображает» окру­жающую его действительность, не только изображает беды фабричных людей. Он вскрывает причины каторжной жизни и клеймит виновника такой жизни. Виновник этот — жадность к богатству, принявшая в условиях крепостничества особенно урод­ливые, дикие формы. Недаром Полоз, хра­нитель подземных сокровищ, говорит в на­зидание: «Все люди на одну колодку. Пока в нужде да в бедности, ровно бы и ничего, а как за мое охвостье поймаются, так от­куда только на их всякой погани налипнет».

Баре бажовского сказа жадны, трусливы и похотливы. Рассказ о них ведется со сдер­жанной усмешкой. В одном только случае рассказчик сбивается с мерного тона — когда речь заходит о подонках, которые из трусости, за лишнюю копейку или просто из любви к холуйству (и такие бывают) пе­реметнулись на хозяйские харчи и стали истязателями, шпиками, притеснителями своих же рудничных — отцов и братьев.

Как только не величает барских холуев рассказчик — и убойщами, и нюхалками. и откатью последней, и наушниками, и ухачами, и собаками, и прихвостнями, и охлестышами. «Не любил их народ, пожарников-то. Они, вишь, первые прихвостни у на­чальства были и народ в пожарной пороли».

Хозяйка медной горы, выступающая в сказах как верховный судья человеческого поведения, выразительница нравственных норм трудового народа, наказывая одного такого прихвостня, промолвила: «Эх ты,— говорит,— погань, пустая порода! И умереть не умеешь. Смотреть на тебя — с души во­ротит».

Конечная цель рассказчика — внушить забитому, отчаявшемуся рудокопу веру в освобождение, в неизбежность справедли­вости и счастья. Он смело призывает не за­риться на золотишко, учит понимать, что самое высшее существо — не бог, не царь, не барин, а человек труда, и призывает этого человека постоянно хранить честь и достоинство. Настоящий, нормальный чело­век бескорыстен. Ему известны ценности гораздо более необходимые и значительные, чем богатство: творческий совместный труд, свобода, любовь. И Хозяйка медной го­ры хвалила Степанушку за то, что он приказчика не испугался, и вдвое — за то, что он не позарился на ее богатства, не про­менял на них свою Катерину.

Значительную, если не решающую, роль в кодексе нравственности трудового чело­века играет смелость, бесстрашие, твер­дость характера перед лицом притесните­ля. Рассказчик не упускает случая под­черкнуть необходимость воспитания этих качеств: «...смелому случатся на горке сто­ять, пули мимо летят, боязливый в кустах захоронится, а пуля его найдет»; застав­ляет Хозяйку медной горы вернуть Кате­рине ее возлюбленного «за удалость да твердость», проявленные девушкой.

Так с каждым сказом все выпуклей про­ступает облик, который я поначалу припи­сывал автору, Павлу Петровичу Бажову, облик, чем-то схожий с русским былинным богатырем, с ведуном-прорицателем, призы­вающим притесненных к отважной, муже­ственной борьбе, к активному действию.

Этот облик — нечто собирательное, обоб­щенное, совокупность всех тех русских уральских сказителей, которые в течение веков терпеливо обтачивали и гранили чу­десные побывальщины и бережно передава­ли их из поколения в поколение. Невиди­мо, вроде призрака отца Гамлета, витает этот образ где-то возле текста, оказывая влияние и на ход событий, и на то, как эти события понимать. Однако хоть он и неви­дим, не назван по имени и ни разу не появ­ляется в качестве персонажа — именно он является главным героем сказов Бажова.

Создать идеальный, совокупный, типичный образ такого рода чрезвычайно трудно.

Природу этой трудности можно понять на примере частушки. Подлинную частушку, как правило, легко отличить от частушки-имитации, от частушки, сочиненной единолично даже талантливым, чутким к народной песне поэтом.

Народная частушка от момента своего случайного создания до конечной, алмазно­граненой формы проходит длинный путь стихийной редактуры, и на этом полном приключений и превращений пути она в одно и то же время и обезличивается, и выправляется, обогащается, украшается коллективным народным миросознанием.