Сергей Антонов - От первого лица... (Рассказы о писателях, книгах и словах) [журнальный вариант]

За долгую свою жизнь сказка присвоила такое богатство словесного обряда и сюжет­ных стандартов, что в сказе, идущем от первого лица да еще наполненном фанта­стическими образами, отделаться от навяз­чивого сказочного тона почти невозможно. Пытаться перевесить сказочную традицию может только тот писатель, для которого бытовой диалект определенного места и времени, говор людей определенного обще­ственного слоя были и оставались бы свои­ми, родными. А это нелегко, потому что писатель одновременно должен вполне ос­воить достижения современной письменной литературы.

Бажову это удалось. Он умел говорить так, как говорили уральские рабочие XIX века, думать и чувствовать так, как думали и чувствовали они.

Отмежевать сказ от сказки трудно еще и потому, что и сказу не отделаться от фан­тастики: Хозяйка медной горы превращается в ящерку, Великий Полоз уводит под­земные богатства. Без этих традиционных образов не обойтись: они выражают соци­альную установку угнетенных масс. О По­лозе, например, говорится: «...не любит, вишь, он, чтобы около золота обман да мошенство были, а пуще того, чтобы один че­ловек другого утеснял». О Хозяйке медной горы: «...не любит будто она, как под ней над человеком измываются».

Бажов предолевает трудности, связанные со сказочной демонологией, двумя путями.

Во-первых, в его сказе невозможно уста­новить, совершались ли чудеса в действи­тельности или действующему лицу только поблазнилось, померещилось. Когда над кос­тром запрыгала огневушка-поскакушка, «каждый, видишь, подумал: «Вот до чего на огонь загляделся! В глазах зарябило... Неведомо что померещится с устатку-то».

Во-вторых, фантастические персонажи уральското сказа — не бесплотные духи, а нечто осязаемое, материальное. У Хозяйки медной горы «коса ссиза-черная и не как у наших девок болтается, а ровно прилип­ла к спине. На конце ленты — не то крас­ные, не то зеленые. Сквозь светеют и тон­ко этак позванивают, будто листовая медь». А Полоз является ребятам в виде старика бородача с зелеными глазами настолько материального, что «на котором месте стал, под ногами у него земля вдавилась».

Сказ неспроста окутывается тайной. Он рассказывается секретно, доверительно, только «своим». Это тайное, корпоративное произведение, предназначенное другу и на­правленное против врага. Сказ вдохновляет трудовой народ на борьбу с угнетателями, на борьбу со злом и несправедливостью; тайтая мудрость его драгоценнее золотого слитка.

Сказ Бажова двулик. Повествование за­частую не завершено и случайно. А вместе с тем события совершаются на отчетливом социально-историческом фоне, персонаж живет и действует в окружении истории, каждая побывальщина занимает законное место в бесконечной цепи прошедшего и последующего.

Так же двулико и сказовое слово. В нем явственно проступав вечное, незыблемое материальное ядро и временое, прехо­дящее, иногда случайное, летучее значение.

Сказ «Две ящерки» от начала и до само­го конца построен на вариациях вечных и преходянщих иноскаэательных значений по­нятия «соль». Начинается с того, как барин уговаривал мастеров-плавильников ехать к нему в завод, обещал веселую жизнь и хо­рошие доходы. Дело было в том, что масте­ра при варке меди испольэовали в качестве флюса соль, и этот секретный способ сулил заводчику громадные барыши. Мастера поверили барину, приехали в Гумешки, ста­ли работать. А жить становилось хуже и хуже. Начальство лютовало, выжимало из людей последние соки. Когда же стало вовсе невмоготу, рабочие пошли к барину. Один из них, молодой Андрюха, кричит:

«— Ты про соль-то помнишь? Что бы ты без нее был?

— Как,— отвечает барин, — не помнить! Схватить этого, выпороть да посолить хо­рошенько!»

Другого бы забили насмерть, а Андрюху, наказавши, вернули обратно в завод — видно, умелый был мастер.

Барские холуи встретили насмешками — прозвали Соленым. Он не обиделся, а отшутился: «Солено-то мяско крепче».

Однако барину отомстил — заморозил две печи. Дознались, чья вина, посадили Андрюху в шахту на цепь. Сидел он там полгода ли, год ли. А как стал помирать, сжалилась над нимним Хозяйка медной горы, приняла в свои подземные хоромы. Очнулся Андрюха в бане: «Оглянулся, а по лавкам рубахи новые разложены и одежи на спи­цах сколь хошь навешано. Всякая одежа: барская, купецкая, рабочая. Тут Авдрюха и думать не стал, залез на полок и отвел душеньку,— весь веник измочалил. Выпарился лучше нельзя, сел — отдышался. Оделся потом по-рабочему, как ему при­вычно». Последняя деталь весьма характер­на: Андрюха не позарился ни на барскую, ни на купеческую одежду. Набрал Андрю­ха сил и говорит: «Теперь не худо бы ба­рину Турчанинову за соль спасибо сказать». Пошел в завод и все печи заморозил. «Посолил он Турчанинову-то!» — удовлет­воренно заканчивает сказитель.