Елена Айзенштейн - Образы и мифы Цветаевой. Издание второе, исправленное

В начале поэмы тихая дверь в небытие рисовалась через отождествление с Оптиной пустынью . В концовке появляется шпиль готического собора . На этих двух остриях держится небо «Поэмы Воздуха». С видением готического собора связано детское увлечение Цветаевой католичеством в пору ее жизни за границей в пансионе. Вспомним образ падающего готического собора в пьесе «Фортуна»: «Мы рухнем, как двойная башня!» 95 95 Театр, с. 79. В «Поэме Воздуха» шпиль «роняет храм дням», а сам устремляется в высоту:

Варианты строк о шпиле: «Так, бессмертьем/ пространствомвсосанный / Шпиль теряет связь / С храмом», «Шпиль бросает/ слагаетгруз / Храма», «Так, бессмертьем всосанный / Шпиль бросает храм / Дням» 96 96 РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 17, л. 101. . Во всех приведенных вариантах храм (искусство) оказывается частью земного измерения. Подобен шпилю дух-поэт, сбросивший на землю в творчестве «дичь и глушь чувств», а после смерти ставший крылатой мыслью, энергией духа. Как в слове « воздух » спрятан « дух », так Дух Поэта становится частью воз дух а.

В жилах Цветаевой текла немецкая кровь; немецкий – один из языков, которыми питался ее русский словарь; немцем воспринимала она Рильке, называла Германию своей родиной, колыбелью души («О Германии») и писала: «Душа есть долг. Долг души – полет» (IV, 545). Душа летит, «Die Seele fliegt» – это звучало для нее именно по-немецки (Там же). В рабочей тетради поэмы вместо русских букв, как и в «Новогоднем» обращении к Рильке, появляются немецкие. Следом за стихом: «Храм нагонит шпиль» – в рабочей тетради: «Stirn? Warum bist Du still?» 97 97 РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 17, л. 101. («Лоб? Почему ты тих?» – нем.). Немецкое «still» (тихий, безмолвный, тайный) созвучно немецкому же Stirn (лоб) и русскому «шпиль». Возникает игра слов: шпиль по-немецки spitz — острый, остроконечный. Второе значение слова spitz – колкий, язвительный. Spitze – острие, кончик, вершина; голова, колкость, жало , кружево. Буквально Шпиль Spiel – игра (нем.) 98 98 Ср. об этом же у Войтеховича: «Цветаева, вероятно, обыгрывает паронимическое сближение «шпиля» и «игры», «готического» и «божественного» в немецкой речи. ЦА, с. 390. . Движение ввысь шпиля сходствует с игрой поэтической мысли, с остротой языка, мысли, с кружевом поэтического слова. Возможно, она вспоминала Мандельштама:

Вместо вечного штиля, Вечного покоя на том свете «морскую» Цветаеву ждет вечное вертикальное движение «в полное владычество / Лба», вот почему, возможно, она отказывается от немецкой строки черновика. Еще в одном, не вошедшем в поэму варианте, бесконечность мироздания уподоблена нью-йоркским небоскребам:

« NB ! Дать вертикальную линию окна, <���этажи>, ступеньки, указать, по возможности, вертикаль и множество что-нибудь простое , житейское , по возможности сухое » 100 100 РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 17, л. 120. , – пишет она в тетради, работая над финальными строками поэмы. Нью-Йорк в записи 1918—1919 годов одного сна Цветаевой был символом высоты, с которой летела душа не вверх, а вниз (IV, 485). Но к Америке Цветаева относилась без любопытства, ее ироническое отношение к Америке выразилось в «Стихах к сыну» (1932), в «Хвале времени» (1923). В отличие от России, страны Души , граничащей с тем светом (см. «Поэт и время»), или Германии, страны Духа, Гёте и Баха (см. «О Германии»), Америка была страной машин. Новшества Америк ассоциировались с Временем, с тем, от чего Цветаева отстранялась. Она ищет в тетради вариант множественности, которая обозначит космический закон движения небесных светил и духов: «казармы числ! / бойницы числ!» 101 101 РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 17, л. 120. , а в окончательном тексте останавливается на следующей метафоре: «и вычислив / Всё когорты числ!». В окончательном тексте, подобно космической ракете, шпиль как бы отделяется от храма, чтобы своим острием догнать «смысл собственный», вернуться к Творцу, Архитектору Вселенной, в мир Мысли, в мир Замысла: