Юрий Лотман - Комментарий к роману А С Пушкина 'Евгений Онегин'

Десятая глава романа представляет собой ценнейший источник. Но ценность его не в том, чтобы на ее основании придумывать за автора конец романа, а в том, что она позволяет судить об отношении П к наиболее сложным вопросам его эпохи, раскрывает, какими путями шла пушкинская мысль, прежде чем EO отлился в канонические и классические свои формы.

Следует подчеркнуть, что название "десятая глава" способно ввести в заблуждение: мы располагаем не главой, а незначительной ее частью. Всего в нашем распоряжении имеется 16 строф, из которых лишь две в относительно полном виде. Остальные насчитывают от 3 до 5 стихов. Если учесть, что обычный объем главы EO колеблется от 40 (самая короткая вторая глава; до 60 (самая длинная — первая) строф по 14 стихов в каждой (в некоторых главах имеются еще и нестрофические включения), то станет очевидно, каким незначительным фрагментом главы мы располагаем. К тому же ряд стихов допускает различное прочтение. Понятно, с какой осторожностью надо подходить к любой формулировке выводов, базирующихся на столь шаткой документальной основе.

История дешифровки десятой главы EO наиболее полно изложена Б. В. Томашевским.

Факт существования десятой главы EO подтверждается следующими данными:

1) На листе рукописи "Метели", датированной 20 октября (1830 г.), помета: "19 окт<���ября> сожж<���ена> X песнь" (VI, 526); предложение читать дату, как «18», а не «19» (Рукою Пушкина, 331).

2) В черновиках "Путешествия Онегина" против стихов:

на полях приписка рукой П : "в X песнь" (VI, 496).

3). В дневнике П. А. Вяземского под 19 декабря 1830 г. имеется запись: "Третьего дня был у нас Пушкин. Он много написал в деревне: привел в порядок и 9 главу Онегина, ею и кончает; из 10-й, предполагаемой, читал мне строфы о 1812 годе и следующих славная хроника; куплеты Я мещанин, я мещанин ; эпиграмму на Булгарина за Арапа; написал несколько повестей в прозе, полемических статей, драматических сцен в стихах: Дон-Жуана, Моцарта и Сальери; у вдохновенного Никиты, У осторожного Ильи " (Вяземский П. А. Полн. собр. соч., т. IX. СПб., 1896, с. 152).

4). В письме к брату Николаю от 11 августа 1832 г. Александр Тургенев сообщал: "Есть тебе и еще несколько бессмертных строк о тебе. Александр Пушкин не мог издать одной части своего Онегина, где он описывает путешествие его по России, возмущение 1825 года и упоминает, между прочим, и о тебе:

В этой части у него есть прелестные характеристики русских и России, но она останется надолго под спудом. Он читал мне в Москве только отрывки" ("Журнал министерства народного просвещения", 1913, март, с. 16–17).

Из этих сообщений вытекает самый факт существования некоторого текста, именуемого самим П и в его окружении "десятой главой". Правда, никто полного текста не видел, и те отрывки, которые позже были найдены в зашифрованном виде, в основном совпадают с тем, что слыхали Вяземский и Тургенев. Это заставляет предполагать, что только эти строфы и были написаны. Никто из слушавших десятую главу не упоминает в связи с ней об Онегине, Вяземский именует ее "хроникой", т. е. видит в ней исторический обзор. Из этого можно сделать вывод, что каких-либо строф, где политические судьбы декабристов связывались бы с событиями из жизни центрального героя романа, не слышал никто. Столь же очевидно, что десятая глава каким-то образом переплеталась с путешествием Онегина. Об этом свидетельствует Тургенев, на это же указывает помета в рукописи.

5) Одним из наиболее весомых свидетельств современников о десятой главе обычно считаются воспоминания М. В. Юзефовича (см. с. 316). Это свидетельство не столь бесспорно, как принято считать: мемуары Юзефовича не вызывают сомнений с точки зрения их точности, однако из них очевидно, что П рассказывал на Кавказе в 1829 г. о своих уже оставленных замыслах (видимо, речь шла об оставленном варианте седьмой главы). Переносить эти рассказы на десятую главу, о которой П в то время еще не мог думать, у него нет достаточных оснований. Показания Юзефовича исключительно ценны, как свидетельство, что творческая мысль П постоянно возвращалась к декабристской теме. Выстраивается цепь сюжетов, связанных с этой темой: первоначальный замысел седьмой главы [39] Трагический финал, видимо, должен был произойти не в самой седьмой главе, а в том ее продолжении, которое вытекало бы из первоначального ее варианта. с гибелью Онегина на Кавказе или участием в восстании — десятая глава — Повесть об офицере Черниговского полка — Русский Пелам. однако предположение, что П в 1829 г. почти посторонним людям рассказал некоторый сюжет, а через полтора года стал его же «перелагать» в стихи, подразумевает полное непонимание психологии творчества П , который редко импровизировал в устной форме и из незаконченного делился лишь замыслами, уже оставленными бесповоротно. Как источник реконструкции не дошедшей до нас части сюжета десятой главы воспоминания Юзефовича следует решительно отвести.