Нина Воронель: Оригиналы

Да и действие пьесы "Роза Иерихона" не имеет ничего общего ни с "Городом на заре", ни с "Оптимистической трагедией", - это скорей пессимистическая комедия на вечную тему любви и смерти. Время действия - раннее средневековье, место действия – весь известный в те времена мир.

Отважный рыцарь-недоумок Гвинелон отправляется из Европы в Палестину на поиски розы из Иерихона, которую по легенде он должен подарить своей невесте.

«Гвинелон: Слышала ли ты о «розе Иерихона»? О цветке особенном и редком, который цветет на краю света в маленькой стране под названием Палестина? Где золотой Иерусалим, город мечты, спускается с неба на огненных цепях? Множество испытании ждет меня, ночи без сна, страшные звери. Змея с телом козла, и южные черви с острыми клыками из золота. Жирный дракон который питается старыми девами, и рыцари без чести. И гномы, говорящие с кошками, что продают черный сок с запахом конца мира. Там море красное как кровь, а за ним лежит пустыня, где бродят скорпионы размером с верблюда. Прощай! Не пройдет и семи лет, как я вернусь!»

Путь Гвинелона полон опасностей, соблазнов и авантюр, путешествие его длится годы, а может, и десятилетия, но верная невеста ждет его на назначенном легендой месте. Гвинелон - Одиссей, добровольно отправившийся в странствия, он сражается с чудовищами, играет в шахматы со Смертью, уступает соблазнам, умирает и воскресает. Умирает христианином, но на небе его по ошибке принимают за еврея:

«Гвинелон: Никогда я не был счастлив. Но теперь все иначе, теперь я – еврей. И я еще несчастнее, чем когда-либо. Может быть евреем - это и значит быть еще несчастнее? Тем более, что я не просто еврей, а – мертвый еврей! Если вдуматься, то Иисус, наш Господь, ведь тоже был евреем. И тоже не был счастлив».

Невеста Гвинелона – верная Пенелопа, терпеливо ждущая своего возлюбленного, хоть здравый смысл нашептывает ей, что он уже не придет. Проходят годы, и наконец он предстает перед ней, сгорбленной морщинистой старухой, с пучком сухих колючек, в которые превратилась вожделенная роза за годы странствий. «О, рыцарь! То была Наина!»

Глядя на них хочется плакать и смеяться, потому что все сыграно и спето как бы не всерьез, но в подтексте очень серьезно, все представлено и озвучено как бы смешно, а в подтексте трагично. Это смешно или трагично? - после того, как Гвинелон поставил Смерти мат, она наставляет его:

« Чему ты радуешься? Ведь жить -это не на всю жизнь!»

Герои спектакля – не люди, а маски, декорации – прелестно кукольны, костюмы – предельно маскарадны, ситуации нарочито инфантильны, а в результате возникает печальная сказка о суетности человеческой жизни. Автор пьесы предстает перед нами молодым, еще не ожесточившимся до нестерпимой горечи Ханохом Левином, но уже на следующем творческом витке. Он грустно улыбается нам со сцены, не утирая текущей по щеке феллиниевской слезы.

В первую минуту хочется спросить – а где же сегодняшний день с его неразрешимостью? В спектакле нет ни неутомимых в роковых шалостях палестинцев, ни уязвленных в лучших - или в худших - чувствах сефардов, там нет ни правых, ни левых, ни правых, ни виноватых, ни победителей, ни побежденных. Маски Рои Хена разыгрывают человеческую комедию, рассказывают сказку о людях, людишках, человечках, о жалких песчинках, гонимых ветром судьбы. Там есть высокая трагедия, которая универсальна, и площадная бесшабашность, никак не привязанная к нашим мимолетным проблемам. Там есть искусство.

И нам остается только удивляться – откуда у этого юного поэта столько жизненной мудрости?

В ответ память услужливо подсовывает другие впечатляющие факты биографии Рои - к двадцати пяти годам он умудрился успешно перевести на иврит таких совершенно несопоставимых, хоть равно непереводимых авторов, как Даниил Хармс, Варлам Шаламов и Александр Вертинский. И мой роман «Полет бабочки», что, поверьте, тоже очень непросто.

Работа над столь разнообразными и разноплановыми текстами вроде бы слегка приближает нас к пониманию истоков мудрости молодого переводчика. Но тут же всплывает новый вопросительный знак – а как этот чудо-мальчик из простой марокканской семьи, до шестнадцати лет не знавший ни одного русского слова, сумел проникнуть в философские глубины изощренной русской культуры?

Я могла бы в это не поверить, как не верят некоторые наши культурологи, но личное общение с Рои убеждает меня, что он и впрямь проник во многие тайны нашей культуры. Когда я с ним разговариваю, я порой забываю, что он никогда не жил в Москве, и не посещал ни секцию переводчиков в Доме Литераторов, ни поэтические посиделки в доме Юлия Даниэля. И даже никогда не учился на отделении славистики иерусалимского Университета. А ходят слухи, что и школы не кончал.