Александр Трофимов: Сын башмачника. Андерсен

Строительные леса, сделанные из железных труб, покрылись зелёной листвой, проросли железными корнями в землю, преобразовав себя в необыкновенные деревья с квадратными ветвями.

Вскоре в этих железных ветвях поселились птицы, ничуть не смущаясь их формой. Их новые гнезда чернели сквозь листву, как шапки, заброшенные мальчишками.

Я и сам размечтался поселиться на этих ветвях и даже задумал построить себе скворешню, но меня ждал мой каменный дом, который я не мог предать, к которому я привык и в котором видел очарование, наделяя каждый камень своей сказкой.

Мне так хотелось остаться здесь, с моими вечными друзьями.

— Тебе ещё не время оставаться здесь, — проговорил Андерсен, — но ты вернёшься к нам...

— Мне не хочется уходить, — сказал я молящими глазами.

— Ты ещё вернёшься к нам, — и в знак прощания лучший в мире сказочник подарил мне свою шляпу, под которой скопилось столько сказок, что их хватит на всю мою жизнь.

И я снова очутился перед своей странной картиной, где дышали дом и деревья, где фонарь осторожно висел над дверью сказочников, и, когда ветер моей жизни дул на этот фонарь, он не гас, понимая, что кроме него некому, совсем некому в этом мире освещать вход в мир сказочников, о которых мы все думаем, что они давно умерли.

Я вам выдам большой и единственный свой секрет — сказочники не умирают.

Жизнь Андерсена, которую он мне поведал, не должна остаться наедине со мной, я хочу, чтобы она шагнула за пределы моего дома в ваши души, зацвела на булыжнике нашего города, на асфальте, ведь в городе так много камня, асфальта и совсем не осталось сказок — поэтому мы умираем раньше, чем следовало, и живём не так, как велит небо...

Всю жизнь сказочник Андерсен был единственным человеком за границей, с которым я хотел бы встретиться по необходимости души. Сама Дания интересовала меня куда меньше, я знал, что слава пришла к нему из Германии — страны романтизма и тогдашней раздробленности. В воздухе пахло войной — главной забавой людей. Кажется, ещё совсем недавно фон Бисмарк и фон Шмерлинг привели в действие машину германского союзного сейма во Франкфурте, что означало начало окончания шлезвиг-гильштинского вопроса. Это привлекло внимание всей Европы к далёкой Дании, едва привыкшей к миру после войны 1848-1850 годов.

Дания входила в центр европейского интереса. Газеты Европы отправили в районы будущих военных действий своих корреспондентов. В воздухе запахло знамёнами и кровью.

Меня всегда смущали флаги государств. Ни на одном из них нет человека. Есть полоски, символизирующие что-то, а цветовой символ довольно сомнительная вещь. Одни его понимают так, другие совсем по-иному, чем хотелось бы творцам флагов. На флагах есть звёздочки, даже животные, характеризующие ту или иную страну... Но что странно: ни на одном из них нет человека.

Я не могу понять, почему на флаге можно изображать то или другое животное, а человека — нельзя. И на флаге Дании я бы изобразил лик Андерсена — величайшего сказочника всех времён и народов, чьи сказки — концентрированные романы. Страна эта, сколько будет существовать, всегда останется страной Андерсена — надеюсь, надеюсь, что и новые гении будут рождаться на её маленькой территории, но вряд ли кто-нибудь из них станет известнее Андерсена, автора неканонического Евангелия детства.

Есть постаревшие сказки, но то, что сегодня кажется лишь милым и устаревшим, завтра станет новым, свежим, великим.

Но я знаю страну, на флаге которой найдётся место некрасивому, но одухотворённому лицу.

На флаге Страны Сказок!!!

Эта страна имеет территорию нашей планеты, потому что как нет страны без своей религии, так и нет страны без своих собственных сказок.

А что? Белое-белое знамя, и на нём изображён Ганс Христиан Андерсен, вот оно — знамя детства. Почему белое? Белый — значит возвышенный.

Может быть, вы докажете, что цвет моей Страны Сказок должен быть другим? Что ж, я с радостью соглашусь с этим, но Андерсен, Андерсен, Андерсен — он будет на любом фоне одинаково символичен, ведь нет в мире лица, с большей силой выражающего возвышенность сказки...

Если датчанам скажут, что их страна очень и очень маленькая, то они скорее всего подумают, что это говорит русский.

И они будут правы. Но даже русский, никогда не бывавший в Дании, а узнавший о ней едва ли не всё от Андерсена, всегда скажет, что нет в мире страны лучше. Маленькая — значит уютная, а уют ассоциируется с теплом, покоем, душевностью. А душу русский человек, и особенно писатель, ценит выше всего. У самой Дании — нежное сердце, и лучшие её черты вобрал в себя маленький житель Оденсе, который всё рос и рос над собой, и настало время, когда он перерос самого себя, — со звёздной высоты всемирья он увидел, что люди хоть и малы, а прекрасны, и как бы часто ни досаждали Андерсену взрослые, как бы ни обижали его, часто даже и до слёз, он знал, что их дети — совсем другие, и стал писать для детей, не забывая о взрослых. Но чем больше он писал для детей, тем чаще к нему прислушивались взрослые, и со временем писатель понял, что взрослые — это тоже дети, только на них одежда размером больше.