Александр Трофимов - Сын башмачника. Андерсен

Владельцы шляп представились, заставляя волосы на моей голове встать дыбом...

— Андерсен, — сказал первый из встречавших, и у меня задрожали колени...

Представился и я, обладатель незвучной фамилии...

— Братья Гримм, — в один голос молвили крепкие мужчины, лица которых я знал с самого детства...

Я опять вежливо назвал свою фамилию и прошёл дальше.

— Шарль Перро, — улыбнулся мне мужчина с одинокими глазами, и ему я поклонился так же вежливо, как и всем предыдущим.

— Оскар Уайльд, — проговорил странный мужчина с женскими глазами.

После представления, показавшегося мне слишком долгим, излишне помпезным, мой первый знакомый отвёл меня в сторону, и мы оказались под высоким каштаном, раскидистые ветви которого несли на своих ладонях высокие белые свечи...

Раньше я представлял глаза его совсем другими. Он смотрел на меня так, будто прочёл все мои сказки и думал о них.

— Я давно мечтал с вами познакомиться, — поклонился я и тут только заметил на себе камзол, которого никогда прежде, кроме как на рисунках или в музеях, не видел.

— А вам идёт этот наряд, — сказал мне главный сказочник мира, — я сам выбирал его для вас...

У меня перехватило дыхание...

Я приподнял шляпу — не сомневаясь, что она украшает мою голову, и Андерсен кивнул мне, как одиночество кивает одиночеству, как дерево кивает дереву.

— Ты хотел узнать о моей жизни? — спросил Ганс Христиан.

— Хотел, — виновато ответил я.

— Что ж, ты узнаешь о ней, — улыбнулся он, — надо же в конце концов кому-то узнать обо мне полную правду...

— Достоин ли я? — Моё любопытство спряталось, а сочувствие к этому человеку, которое присутствовало во мне последние годы, усилилось.

— Может быть, вы и недостойны этого, — отвечал отец Гадкого утёнка, — но я не знаю никого более достойного...

Я вежливо поклонился в знак благодарности.

— Слушай же, — произнёс он, и я увидел, как расцветает жасмин, как улыбается нашей встрече сирень и как самая главная роза человечества — сказка, просыпается во мне.

На моём лбу от волнения выступила капелька пота, Андерсен улыбнулся, как бы предлагая успокоиться, давая знать, что я попал в страну, где меня знают и любят и где мне нечего опасаться, потому что я всю жизнь служил только сказке...

— Я родился ещё до своего рождения. Сказочники — это звёзды, превратившиеся в людей, — сказал Андерсен, — а звёзды могут выбрать место, где им родиться, потому что они могут превратиться в человека только раз в жизни...

Я посмотрел на небо сказочной страны. Звёзд не было.

Я весь превратился в слух; этот голос я мечтал услышать так долго, что запомнил каждое слово, каждый жест:

— Великие сказочники всегда правы, даже если факты, о которых они рассказывают, историей трактуются совсем иначе, они — фантазируют, на то они и сказочники, а без сказки жизнь не имеет никакого смысла, совсем никакого...

Я это знал...

«Начал накрапывать дождик; сильнее, сильнее, наконец хлынул ливень. Когда опять прояснилось, пришли двое уличных мальчишек.

— Гляди! — сказал один. — Вон оловянный солдатик! Отправим его в плавание!

И они сделали из газетной бумаги лодочку, посадили туда оловянного солдатика и пустили в канаву. Сами мальчишки бежали рядом и хлопали в ладоши. Ну и ну! Вот так волны ходили по канавке! Течение так и несло, — немудрено после такого ливня!

Лодочку бросало и вертело во все стороны, так что оловянный солдатик весь дрожал, но он держался стойко; ружье на плече, голова прямо, грудь вперёд!

Лодку понесло под длинные мостки: стало так темно, точно солдатик опять попал в коробку.

«Куда меня несёт? — думал он. — Да, это все шутки гадкого тролля! Ах, если бы со мною в лодке сидела та красавица — по мне, будь хоть вдвое темнее!»

В эту минуту из-под мостков выскочила большая крыса.

— Паспорт есть? — спросила она. — Давай паспорт!»

Мы зависим от сказок куда больше, чем думаем; сказка — тот же миф, а миф — это кит, на котором покоится наша жизнь.

Андерсена и нас, читателей этой книги, разделяет только канава с потоком бурной воды, перешагнув канаву, мы окажемся рядом с Андерсеном, но мы не посмеем этого сделать, между читателем и гением должно быть расстояние хотя бы в одну сказку.

Между наиболее близкими душами расстояние в одно слово.

Это слово — ЛЮБОВЬ.

Господи, прости нелюбимых.

И любимых — прости.

Мы все — родом из Андерсена. Он — родина детства. Здравствуй, сказочник прекрасный!

Я выглянул в окно своего дома.