Виталий Чечило - Солдаты последней империи (Записки недисциплинированного офицера)

– Зачем Вам его здесь разгружать? Берите целый вагон, везите к себе.

Так и сделали. Прицепили вагон тросом к «Уралу» и потихоньку, на третьей скорости, повезли на площадку, благо дорога шла вдоль железнодорожных путей. Разгрузили, я предложил вернуть вагон обратно. Строители отмахнулись:

– Да кому он нужен?

Он, действительно, так и простоял там, пока не разобрали на доски.

Как-то одному из сторителей на «дембель» понадобилась форма п/ш. Она у них считалось очень престижной. Попросил у меня. Я сказал:

– Бочку краски.

Ночью привезли. Джанабаев её ведрами продавал. Зачем она, белая, на «губе»?

Но, на почве меновых отношений можно было и нарваться. Один продал мне бочку эпоксидной смолы под видом паркетного лака (пахнет и по цвету похож – не отличишь). С дури покрыл им полы в квартире, не сохли два месяца, пока не покрылись пылью, пришлось менять. Оставшуюся смолу я еле спихнул в санчасть. Другой вместо водоэмульсионной краски подсунул бочку клея ПВА. Таушев, мой друг, начал красить им потолок в коридоре, закапало на голову. Мы еле отодрали «покрашенное» малой саперной лопатой.

Мой авторитет рос, постепенно появилась и постоянная «клиентура». Были «залётчики», приходившие на «губу» отдохнуть, якобы, он командира послал.

– Чего ты приволокся?

– Да надо дембельский альбом закончить, форму ушить.

Один солдат-строитель жил у меня три месяца. Отличный сварщик, хакасец по национальности, он не мог возвращаться в подразделение, так как был физически слаб, боялся большого скопления людей. Никто его не искал. Я его приютил – не пропадать же человеку. Утром шел на работу в черной робе с тележкой, часовой его выпускал, чем он очень гордился. Ходил по заказам, мзду несли мне. Раз в продскладе потекла труба парового отопления. Я подождал, пока «дозреют», выставил условие:

– Два ящика тушенки.

Раб Божий Яшка за тележку. Варить отопительную трубу – занятие непростое. Со стороны стены приходится смотреть в зеркало. Чтобы не обманули с расчетом, сварщики могли вварить в трубу лом и шарик (описать эффект). Отпускали его и в столовую. Бывало спросишь:

– Ты ел?

– Да, ел. Можно я в кино пойду?

– Иди, Яша.

Потом как-то сказал:

– Всё, скоро «дембель». Мне надо искать свою часть.

Дали ему форму, он заслужил. Был нарасхват.

Гауптвахта вышла – заглядение, толщина решёток и размеры глазка в строгом соответствии с Уставом гарнизонной и караульной службы. Привезут, бывало, пьяного или обколотого, начинается схватка. В караул обычно ставили худосочных, только головы стучат об решетку. К утру проспится – вокруг решетки и сетка, лампа мерцает. Войдешь, нарушитель, как зверек выглядывает:

– Кто тебя так?

– Сопротивлялся при аресте.

Охрана «губы» – часовой – в клетке. Запирался изнутри, чтобы арестованные не разоружили. Прапорщик Остапенко однажды выманил солдата и разоружил, хорошо, автомат был без патронов. Я запретил часовому на гауптвахте выдавать боеприпасы.

К новому месту службы я перенес из роты в комендатуру и свой кожаный диван.

Как и все армии, комплектуемые по призыву, Советская страдала от дезертирства. В 70-е годы оно стало подлинным бичом ВС. От дезертирства страдали и элитные части РВСН. В степи, во время «бегового сезона» (весной и осенью), дезертиры шли на звук поезда, в пустыне он слышен километров за тридцать. Некоторые, потерявшие направление и страдающие от безводия, сами бежали за моей машиной с криками – сдаваться.

В части объявился «бегун» – какой-то татарчонок с Поволжья; бегал пять или семь раз. Достал всех так, что его предали суду военного трибунала, по великой милости вкатили три года дисбата. По закону, дисбат – не тюрьма, служба в нем не уголовное наказание. Доставляет туда не конвой, а представитель части. Зная солдата, никто в полку ни под каким страхом не хотел его везти. Да ещё командир части наотрез отказался выдать сопровождающему пистолет или солдата с автоматом:

– Он всё равно убежит и оружие украдёт.

Умудрённый был человек, знал чем подобные случаи заканчиваются.

Нашли прапорщика Файкова. Он учился экстерном в офицерском училище, был уже на последнем курсе и отвертеться поэтому не мог. Командир мог не пустить на сессию: поставит в караул – и хана учёбе. Файков отнесся к порученному делу стоически, раз надо, так надо, «не минует меня чаша сия». Хотя солдат этот был не его, он его и в глаза-то не видел, но уже возненавидел того всеми фибрами своей души: