Григорий Пенежко - Записки советского офицера

Пенежко Григорий И

Записки советского офицера

Hoaxer: мемуары Г.И. Пенежко, воевавшего в составе 8 мехкорпуса вместе с Рябышевым и Попелем, написаны живым языком (благодаря Евг. Герасимову) и содержат много интересных подробностей, по горячим, т.с., следам.

Вот война и началась! Она застаёт меня неподалёку от Перемышля ранним утром, когда я думал: скорее бы сдать роту и - в Москву, на зачётную сессию заочников инженерного факультета Бронетанковой академии. Светает. За кормой моей машины разгорается заря. Серая лента шоссе тонет в тумане. Туман тянется по лощине и цепляется вдали за островерхие кровли Перемышля.

Я веду роту танкеток Т-37. Моя обязанность, как военного представителя на машиностроительных заводах Одесской группы, - сдать роту штабу Н-ской части, стоящему в местечке под Перемышлем. После этого я должен заехать в Одессу, к месту своей службы, а оттуда уже можно в Москву.

Со мной на головной танкетке едет Иван Кривуля, младший политрук, назначенный на должность замполита роты.

Кривуля рассказывает мне о своём житье-бытье в Одессе, где он учился на курсах младших политруков. Я слушаю историю его встречи на танцплощадке одесского парка культуры и отдыха с некоей прекрасной Машей, от которой будто бы вся молодежь Январского завода сходит с ума и которая скоро будет его женой, посматриваю на Кривулю и думаю: "Молод он всё-таки, не солиден как-то для политработника".

Увлёкшись воспоминаниями о своей Маше, Кривуля при резком развороте машины свалился на меня в башню. Он поправляет свой растрепавшийся при падении большой тёмно-русый чуб. Меня всё это раздражает, я говорю:

- А политрук из вас, товарищ Кривуля, вряд ли получится.

Кривуля улыбается с таким добродушным видом, как будто уже не раз слышал это.

- Думаете, слабоват? - спрашивает он.

- Вы почти угадали, - говорю я.

Кривуля рассказывает о себе. Оказывается, он три года прослужил на действительной в должности помкомвзвода батареи и уже побывал на войне. Служил в артиллерии и бредил танками. Когда его полк преобразовали в танковый, решил остаться на сверхсрочную. В финскую кампанию был старшиной, командиром танка.

Разговор ведётся уже совсем в другом тоне. Кривуля говорит:

- Только на войне я стал размышлять о жизни. Сижу как-то под днищем танка, подогреваю его и думаю:

мало еще сделал ты. Кривуля, в жизни, не далеко ушел, а время такое, что каждый должен много сделать.

- Так вот вы какой! - смеюсь я. - Теперь вы больше похожи на политработника.

- После войны на что ни погляжу, всё кажется - вижу в первый раз, продолжает Кривуля в том же тоне. - Одно мне только жаль, что жизнь человеческая коротка, и я не успею сделать всего, что хочется, но я решил выбирать в жизни самое главное. Когда война кончилась, комиссар полка вызвал меня и говорит: "С вами, товарищ Кривуля, бойцы весело воевали, и хоть фамилия у вас кривая, но генеральную линию на войне вы держите правильно. Нам такие люди, как вы, нужны. Отправляйтесь, - говорит, - на курсы младших политруков за теорией, а практикой вы здорово агитировать умеете". Вот я и ухватился за узду теории, - закончил он, и на его худощавом лице снова заиграла озорная улыбка.

Мы приближаемся к Перемышлю при полном рассвете. От тумана осталась только лёгкая дымка. День обещает быть чудным. Свежий ветерок от быстрой езды дует в лицо. Приятно думать, что через час-два я сдам дивизии роту и, может быть, ещё сегодня успею выехать в Одессу. Нужно только не задерживаться в Одессе, и тогда я попаду в Москву вовремя.

Моё короткое раздумье было прервано монотонным завыванием моторов, заглушивших шум нашей колонны. Я увидел в небе впереди себя рябоватое облачко. Это облачко шло вдоль шоссе, росло и быстро приближалось к нам. Вот уже ясно видны большие чёрные самолёты с хищно вытянутыми вперёд, светлыми клювами и белыми крестами на крыльях.

- Это немцы! - закричал Кривуля. - Такие в Финляндии были! Неужели война? ..

Как бы в подтверждение его слов, со стороны Перемышля докатились далёкие взрывы. Где-то рядом оглушительно охнуло, и над головой с ноющим воем пронеслись чужие самолёты.

- Война! - одними губами сказал я Кривуле. Флажком дал сигнал "Делай, как я!", машинально, совершенно не отдавая себе отчёта, почему это делаю, свёл колонну с шоссе в рожь и ускорил движение. Мысль о том, что война началась, ещё не укладывалась в голову, но Москва уже стала далёкой.