Виталий Чечило - Солдаты последней империи (Записки недисциплинированного офицера)

Потом вышел на трибуну один плюгавенький, стал нести о вреде, приносимом деятельностью империалистических разведок. Все впали в прострацию: при чем здесь разведки?

– Вопросы есть?

Все побоялись спрашивать, памятуя о том, чем обычно кончаются такие вопросы. Повели на обед, он был ещё страшнее завтрака. Подают огромное меню.

– Голод-то голод, но хуй его знает.

Глазами косят, но есть боятся, может оно все с психотронными препаратами. Опыты какие-то проводят. В такой ситуации всегда найдется один, кто вещает сквозь зубы. Спорить с ним бояться. Человек 40 «ебасов» собрали из гарнизонов, как козлищ на заклание.

Обед прошел в дикой умственной сумятице; снова пошли плюгавенькие и плешивые. Вечером наступила разрядка. Выступил генерал начальник полиотдела:

– Мужики, всё что здесь говорили, это хуйня…

Поддатый, веселый, свой человек; от блядей, наверное, приехал. А уж когда отодрал двух спавших в первых рядах майоров со стёртыми пуговицами и отвисшими галстуками, все враз воспряли духом.

– Как еда?

– Хорошая, но боязно с ножа-то есть.

– С завтрашнего дня будете питаться в офицерской столовой.

Народ возрадовался, на ужин пошли галдя, на официанток не косились, ели все подряд, без ножей. Вечером я сиганул на газон второй раз, провели военный совет:

– Может, ничего плохого из этого и не выйдет.

Начальник политотдела оказался великим психологом: нельзя выделять из народа его часть. Теперь мы были в своем коллективе. То, что за спиной стоит очередь и сзади кроют ёбом, успокаивало. Оглянешься: все в порядке, с подносами через головы лезут. Еда тоже привычная: свекла варёная, яйцо под майонезом. И плешивые начали нравиться, безобидные ведь мужики, с трибуны не матерятся. Мы уже об учебе не думали, стало ясно – нас не убьют, в Китай не пошлют, ну, читай, помучай лекциями. Уже и Голуб начал придремывать, поглаживая пузо. Конспектировать перестали.

На третий день ясность внес полковник в генеральских туфлях (что означает – на генеральской должности). Разъяснил, что мы здесь находимся в распоряжении Военного Отдела ЦК КПСС, Управления спецпропаганды и ведения психологической войны. Но так как мы попали, наконец, в нормальные условия, то могли выдержать все, что угодно, благо, иммунитет к знаниям был железный. Однако, к нашему ужасу, в конце дня начали проверять конспекты. У некоторых не было нарисовано ничего, кроме голых баб; у домовитых ещё письма женам; Хабаров, тот любил рисовать солдатскую задницу со свисающим членом над унитазом. И эту публику бросили на борьбу с империализмом. Но, думаю в Ленгли сидела такая же, иначе бы они в 1985г. не договорились. Попробуй договориться с тем же японцем, который все принимает всерьез.

Нам вправляли о том, что мы являемся бойцами психологического фронта и будем вести борьбу с империализмом, а для этого надо тренироваться в своих коллективах. Услышав об этом, каждый вспомнил свою часть и загрустил. Как их доведешь после всего? Чтобы народ действительно восстал брат на брата, людей нужно ссорить на почве еды, а не работы. Я таки сумел натравить всех прочих на узбеков, когда в столовой пошел слух о том, что узбеки едят котлеты, а остальным дают разваренную, и притом не порционную говядину. Народ загалдел. А когда ещё вынесли миску котлет, заранее зажаренных в санчасти, народ начал роптать. Узбеки в кои-то веки вздумали отмахиваться, это их и сгубило. Началось побоище. Майор Гришин – дежурный по части, несусветный дурак, вместо того, чтобы уйти в курилку, решил вмешаться. У него сорвали пистолет вместе с кобурой и бросили в туалет. Три дня откачивали, пока нашли. Он все это время писал объяснительные и плакал. У некоторых закралось подозрение, не сам ли украл, тем более,что тот путался в ответах на простые вопросы.

– Так слева сорвали или справа?

Добро, ещё с кобурой.

Я в таких случаях никогда не вмешивался, знал: потерпевших доставят в санчасть, а зачинщиков – ко мне в комендатуру. Гришин вообще был чмошный; один прапорщик дочиста обобрал его каптёрку. Как-то ходит он по площадке:

– Они тут вчера висели…

– Кто висел?

Отмахивается. Наконец, сам командир части заинтересовался:

– Кто висел-то?

– Да штаны мои. Кто-то украл.

Когда садились в мотовоз – сразу засыпал, как и на любом совещании. Не знали куда деть – не пил, не курил, выгнать со службы за «аморалку» нельзя, все исполнял честно, но наоборот. Раз вырыл траншею под кабель глубиной 4 метра. Или он «косил». Отправили в Москву, туда сплавляли самых отпетых дураков. Майор Коробко трахал его жену, говорил – такая-же.