Виталий Чечило: Солдаты последней империи (Записки недисциплинированного офицера)

Центром полигона была станция Тюратам. От неё веером расходились железнодорожные линии к площадкам. По ним мотовозами осуществлялись перевозки офицеров личного состава и техники. В целях маскировки, никакого строительства на станции не производились, кроме современного шикарного здания вокзала.

Так как казахи не могли селиться в городе, они расселялись вокруг станции. Посёлок служил местом самой разнообразной преступной деятельности. Строители продавали ворованные материалы. Это надо было видеть: полное отсутствие деревьев на улицах, дувалы, через которые выглядывают верблюды и за которыми блеют овцы и шатающиеся строители с унитазами на горбу. Излишне любопытному запросто могли набить морду. Ворованное перепродавалось дальше. Как уже упоминалось, основным платёжным средством служила водка.

Бардачное место – грязища, ишаки, света нет, вода из колонок течёт и летом и зимой… Казахи относились к водопроводу, как к Божьему дару. Скажешь ему:

– Закрой кран! – Смотрит на тебя, как на идиота.

Хатки – мазанки; белёные стены, печка, как у китайцев, только с плитой и комфорками. Если семья зажиточная – на лежанках ватные стёганные одеяла из верблюжьего пуха, тёплые, но воняют немилосердно. Жена как-то купила одно – до сих пор жалеет, что не два.

Оседлые казахи – искалеченные люди. Города для них исполняют функции резерваций. Живёт такая семья где-нибудь на втором этаже. Овец, кроме одной-двух, держать не могут, огородничать из них умеют только «урала» – метисы от казаков. Те держат огороды, теплицы, торгуют огурцами. Нормально живут ещё «бастыки» – учителя, учительницы, рабочие на ж/д, весовщики, уборщицы, писаря в сельсовете, даже мусорщики… Мусорщик – уже человек, ходит в хромовых сапогах с галошами, в галифе, держит корову, собирает для неё объедки. Если нет работы, мужик ищет, где заработать, баба каждый год рожает. Живут на пособие матери-героини. «Отрожавшие», в возрасте лет 45-50, мечтают устроиться санитаркой.

Всем в Тюратаме заправляли узбеки. Как-то я сказал одному, что казахи им братья, «один чёрт, чурки». Тот прыгал, как напуганная шимпанзе, приседал, вскакивал, бил себя по бёдрам, грёб землю:

– Му не чурки, мы тимуриды!

Казах кочует – он человек! Едет, песню поёт. А этот, оседлый, одно знает:

– Денег дай.

Казахи занимали в городе нишу обслуживающего персонала, тогда это было выгодно. А когда всё это повалилось, представьте себе казаха-сантехника… Только часть счастливчиков продолжила сотрудничество с колониальной администрацией. Прежде казахи получали рублей по 70, но на мусорках они собирали старые сапоги со стёртыми подошвами, шинели, фуфайки и продавали их кочующей родне. Проблема стёртых подошв решалась тем, что казахи носили калоши. Также казахи собирали бутылки. Бутылки принимались только у соплеменников, для белых – «не было тары». У некоторых офицеров скопилось в лоджиях по паре тысяч бутылок, так как выбрасывать их они ленились. Мусор выносили один раз в четыре дня – если положить в ведро бутылки, мусор уже не помещался. В общежитиях офицеры просто выставляли бутылки за дверь. Казашки дрались за место уборщиц в общежитиях. При том, что белые с ними, по причине раннего выхода замуж и отсутствия товарного вида, не сожительствовал. Я знал только одного офицера, развевшегося с женой и женившегося на казашке. За три года она родила ему пять детей. Он отупел до такой степени, что его не назначили даже начхимом полка. Хотя был нормальный парень.

Со стороны железной дороги и аэропорта Ленинск был ограждён железобетонным забором, в прочих местах – колючей проволокой на столбах и МЗП. В обязанности патрульной службы вменялось изгонять за периметр тюратамских коров, которых казахи тут же загоняли обратно, чтобы не кормить. Это была борьба за существование. В инженерных заграждениях проделывались проходы и лазы. Казахи за ночь пробивали в железобетонном заборе ломом лаз для коровы. Я сам видел, как коровы переплывают Сыр-Дарью или ползком, боком-боком, пролазят под МЗП, не запутываясь. Так как определить хозяина пойманной коровы было невозможно, то реквизировать её и сдать на бойню, во избежание эксцессов, не представлялось возможным. Гнали их через центральный КПП, стоял крик, начальники патрулей, подполковники и майоры, солдаты с обрезками трубы метались вокруг коров. Те, зная, что их гонят от кормушки, разбегались и гадили, будто нарочно. Весь асфальт был измазан навозом.