Виталий Чечило: Солдаты последней империи (Записки недисциплинированного офицера)

Свидетельства о рождении выдавались казашатам при поступлении в школы. Там бедных детей пробовали приучить сидеть за столом, они, конечно, разбегались обратно в кочевья. Но свидетельства выдавали всем. Беспаспортных волокли в комендатуру, на гауптвахте их кормили свининой. На третий день правоверный, как миленький, ел «шашка» с перловой кашей и (невиданное!) впервые в жизни мыл полы. Если я ещё скажу, что в политмассовое время они учили текст присяги и первые шесть статей устава внутренней службы, вы мне вообще не поверите. Не удивительно, что казахи живо интересовались, не привезли ли родственнки его паспорт и ясак.

Нужно понять, что ясак – это не взятка, а ритуал с похлопываниемями и пожиманием рук. Чем больше ясак, тем выше начальник. Любимые ханы накладывали такие подати, что, случалось, оставались без подданных по вине черезмерного усердия подчинённых. Те просто вымирали.

Искусству обращения с восточными людьми меня обучил подполковник Абельгазин Карим Абельгазинович, начальник штаба полка, впоследствии военный советник президента Назарбаева. Гонял он меня немилосердно, да ещё приговаривал:

– Можешь ещё сказать «блад нерусский», но к утру чтобы было сделано.

Сейчас бы в ту среду, я бы им показал суверенитет, обложил бы такой данью – манаты бы несли мешками.

Меня боялись. На Востоке нет такого понятия, как уважение. На Востоке вообще нет ничего хорошего: долбанутая страна, долбанутые люди… Жить в песке, родиться и умереть на кошме… Вы бы смогли?

«Той» в простонародье – это повальная обжираловка для мужиков (если пускать ещё и баб, продуктов на всех не хватит).

Водку пьют пиалами, нажираются, что свиньи. Вообще, пьяный казах – это нечто. Казахская кухня меня не прельщала. Тот же бешбармак – мясо с шерстью и порезанные треугольниками куски теста. Всё это заправлено луком и сварено в котле сомнительной чистоты. Единственное, что я ел смело и с удовольствием, это баурсаки – простое тесто, зажаренное в кипящем сливочном масле. Можно есть сколько угодно и не брезгуя – мне их доставляли завёрнутыми в платок. Толпа лежит, жрёт это мясо с блюда, запивает араком. Самый крутой ритуал, когда достают баранью голову и начинают делить. Уважаемому гостю дают глаз. Прапорщик Козятинский, прежде чем заглотнуть глаз, выпил пиалу водки (это почти бутылка), потом запил его ещё двумя, чтобы не вырвать. Так как отрыгивать водкой – непозволительная роскошь, прапорщик свалился, как сноп. Когда проснулся – остались только мослы. Очень жалел, что проспал весь той.

Акыны поют, пока голос не потеряют, кто кого перепоёт. Молодёжь одета кто в фуфайку, кто в офицерские галифе, «кыз», девушки,– в исподнем. Все скачут на разномастных лошадях. Кроме скачек, культурная программа обычно состояла из козлодрания. Это мероприятие было запрещено советской властью в тридцатые годы, но потом возродилось по недосмотру. Всадники таскают освежёванного, выпотрошенного барана. Победитель получает его в награду и варит вместе с пылью и конским потом. Вымыть что-либо в пустыне – проблема, да и в голову никому не приходит.

Важнейшим фактором в деятельности колониальной администрации является использование соплеменников на определённых должностях. Даже мои зверства меркли по сравнению с поведением начальника гарнизонной гаупвахты прапорщика Жанабаева Жакпека Комбаровича, в просторечии Жоры. Прежде он служил в Чехословакии, где испортил зрение. «Там кругом деревья,» – рассказывал он в каптёрке. Прапорщик был из рода чингизидов, чем очень гордился. Бил казахов камчой и приговаривал, когда мы ехали на машине: «Дави их, чёрных». Его старший сын, очень красивый, женился на русской – дочери полковника. Всего детей у него было человек восемь. Помню, как один, классе в шестом-седьмом, носил из машины в квартиру неподъёмные ящики с тушёнкой, пока «ата» пил чай. Не надорвался только из жадности.

Роль толмача заслуживает отдельного разговора.

В казахском алфавите сорок букв, из них четыре – буквы «к» – простая, присвыстывающая, хрипящая и шипящая. К счастью, словарный запас кочевника весьма ограничен. Литературный язык существует, разве что, в городах. Казахское произношение также весьма простое и изучить язык месяца за три не составляет труда . В казахском нет понятий «тётя», «дядя», «бабушка», «дедушка», вообще родства дальше первого колена. Ровестники – «брат», «сестра»; все, кто старше тебя – «отец», «мать». У узбеков уже есть термины «дядя» или «тётя». «Саддалык-апа» – сестра матери – объяснял мне один на пальцах. В казахском, как и во всех примитивных языках, нет лиц глагола, зато очень много времён; одних настоящих не меньше шести. Например: «Я сейчас сижу в юрте». Когда сейчас? В какой юрте? Надо выражаться очень конкретно, иначе тебя не поймут. Это мы абстрагируемся от времени: «Я вчера был на свадьбе». Казаху такая фраза ни о чём не говорит. Обычно для общения с ними мне было достаточно «кет» (а в прежнее время ещё и камчой полагалось оттянуть). Но как это «кет» произнести, когда много зависит от интонации? Так же надпись «шикни пиниздер» – целая масса понятий, связанных с курением: здесь курить нельзя, курить нельзя вообще, где курить можно. Со временем я так поднаторел в тюркском, что в подлиннике понимал самые душещипательные диалоги заключительной серии фильма «Королёк – птичка певчая». И всё благодаря знанию только трёх ключевых слов: «кыз» – девушка, «бобо» – старик и «кет» – прочь.