Сергей Баев - Девяносто три. Сборник рассказов

В то время, как горожанам было глубоко наплевать на деревню, сельчане ежесекундно чувствовали себя – униженными и оскорблёнными. Не все, но думаю, что подавляющее большинство – точно, особенно после стакана самогонки.

Может быть, такие мысли появлялись в головах деревенских от того, что им с раннего детства приходилось топтать навоз, в четыре утра доить скотину, и при этом всю жизнь ходить в телогрейках и ботах.

Короче, не знаю, как сейчас, а при советской власти существовала бездонная пропасть между сельским менталитетом и городским, между жизнью в деревне и жизнью в городе, между деревенской культурой и городской. Именно поэтому, деревенская шпана прискакала на конях и открыла стрельбу по палаточному лагерю городских. Я в этом нисколько не сомневался тогда, не сомневаюсь и сейчас; а почему на конях, чтобы наверное не догнали.

…В нашем лагере началась настоящая паника. Мои одноклассники с криками выскакивали из палаток и в ужасе разбегались, прячась в кустах.

А с другого берега слышалось ржанье лошадей и истерический смех обезбашенных и озлобленных деревенских ублюдков.

…Что мы могли сделать?

Ничего! Мы осыпали стрелков последними матерными словами, чем ещё больше раздражали и злили их.

…Дробь прошивала палатки и рюкзаки. Одиночные выстрелы превратились в бесконечную канонаду!

…Находясь под непрерывным обстрелом, мы в спешке снимали лагерь, собирали разбросанные вещи и уносили их в безопасное место.

К счастью, они стреляли плохо, как в общем, все сельские являлись никудышными во всём, поэтому никто из наших серьёзно не пострадал.

На память от той встречи с гостеприимными и хлебосольными деревенскими ребятами у меня остался небольшой шрам на левой руке.

…А если бы стрелки проснулись не с похмелья и кто-нибудь из них попал бы мне не в руку, а в висок или в глаз?..

Мог ли я погибнуть в то прекрасное весеннее утро? Конечно мог!

…Но из далёкого прошлого доносился голос цыганки: «Ты будешь жить 93 года!»

Наверное, инстинкт самосохранения или страх прижимал меня к земле, когда я ползал вокруг костра, собирая вчерашние грязные кружки и тарелки; а может быть, непоколебимая вера в слова цыганки заставляла дробь пролетать мимо, а меня – двигаться по какой-то мистической траектории, по безопасному коридору.

…Я, к сожалению, этого не знаю…

Мы в считанные секунды свернули лагерь, молча отдышались и в полной прострации двинулись в сторону города.

…Больше на том месте я не был никогда.

Говорят, что сейчас там элитный посёлок, а деревня, из которой примчались пьяные пацаны, – уже давно сдохла!

…1975-й год, июнь, холодное лето, два часа ночи.

…Конец первого курса Университета; сессия в полном разгаре.

Несмотря на плотный график зачётов и экзаменов, я умудрялся чуть ли не каждый день встречаться со своей девушкой, ставшей впоследствии моей женой. Она училась в Томском Политехе и обитала в общаге, в центре города, а я – в Универе, и жил дома, на окраине города.

В тот день мы взяли билеты на последний сеанс: жевали в тёмном зале мои любимые конфеты «Ромашка», пожимали друг другу руки, несколько раз поцеловались, благо ряд был последний. В общем, всё как всегда…

Потом побродили по вечернему городу, посидели на тёмной лавочке в парке, опять целовались, а ближе к полуночи я проводил её до общаги.

Естественно, автобусы и троллейбусы уже не ходили, а денег у бедного студента на такси не было, и я, как всегда, отправился домой пешком через весь город, предполагая часа через три-четыре добраться до Жилмассива.

Время в пути, километры, ночной город меня совершенно не пугали, ведь я был по уши влюблён, а это состояние души придавало сил, уверенности в себе, храбрости, и меня несло, как на крыльях.

В сладостных грёзах и размышлениях я прошагал уже большую часть пути. Свернув с Проспекта Ленина и поднимаясь по Кузнечному взвозу, увидел на горе пылающий деревянный дом, толпу суетящихся людей и огромный чёрный клуб дыма, поднимающийся в небо.

Пожарных, как всегда, ещё не было, а пламя уже развернулось в полной своей красе, вовлекая в своё шоу всё новых и новых зрителей.

Я никогда не считал себя зевакой, любующимся на чужое горе, никогда не являлся героем, спешившим на помощь людям, но в данной ситуации пройти мимо не мог и поспешил к горевшему дому, совершенно не осознавая в тот момент, зачем мне это надо и чем могу помочь.