Александр Молодчий - Самолет уходит в ночь

— Командир, — сообщает Панфилов, — а некоторые экипажы возвращаются.

— Откуда ты взял?

— Слышу, как они докладывают о проходе через линию фронта обратно.

— А земля что?

— Отвечают: «Вас поняли...»

Все ясно: с земли не могут приказать продолжать полет в таких метеоусловиях. Значит, нужно действовать по своему усмотрению.

— Как поступим, товарищи? — обращаюсь к членам экипажа.

— Лететь вперед, — отвечает Куликов. — Думаю, что мы скоро преодолеем грозовую стену.

— Да, вперед, командир, — поддерживают штурмана стрелок и радист. — Мы пролетели слишком много, чтобы возвращаться.

Я ни в чем не обвинял вернувшиеся экипажи. Может быть, они поступили правильно, разумнее нас. Но лишь только доложил об этом Панфилов, мне тут же вспомнилось, как полгода назад я тоже не долетел до цели из-за плохой погоды. Повернул назад. А другие экипажи полка задание выполнили. Выдержи тогда еще минут десяток, и мы бы вышли из опасной зоны. Но я не выдержал, вернулся. Меня никто не упрекал, наоборот, командир полка даже похвалил за осторожность. Правильно, мол, поступил. Но лично мне было стыдно: как же так — другие смогли, а я нет?

Вскоре замечаем: гроза остается за нашей спиной. Вокруг темно. Самолет постепенно теряет высоту. Слышится какой-то стук по фюзеляжу, догадываюсь — начинается обледенение. Это уж совсем ни к чему. Нужно менять высоту полета, чтобы попасть в такой слой облаков, в котором температура и влажность воздуха не способствуют образованию льда. Казалось бы, чего проще — подняться еще метров на тысячу. Но полетный вес бомбардировщика и наросший лед не позволяют этого сделать. Надо снижаться. Как жалко терять с таким трудом, набранную высоту! Но иного выхода нет. И стрелка альтиметра ползет вниз. 4000 метров, 3000... За бортом сильный дождь. Мы его не видим, но чувствуем: в то время в самолетах кабины не были герметичны, и вода просачивалась внутрь.

Но дождь — это ничего, не страшно. Как говорится, не глиняные — не раскиснем. А вот обледенения избежали — это хорошо. Обледенение — очень коварная штука! Многие авторитетные, с большим опытом летчики, бывало, еле-еле выпутывались из его когтей.

Немного позже, осенью, такой случай произошел и с нашим командующим АДД генералом А. Е. Головановым. Возвращался он из Сталинграда в Москву. Причем не один. В самолете находился Георгий Константинович Жуков. Дело в том, что на трассе погода все дни стояла нелетная. А у нашего командующего был большой опыт полета в таких условиях. Вот и предложил он Г. К. Жукову лететь вместе. Георгию Константиновичу срочно нужно было явиться в Ставку Верховного Главнокомандования. Жуков от своего самолета отказался и сел в машину Голованова. Сразу же после взлета поднялись и пристроились истребители сопровождения, Но через 10–15 минут они вынуждены были вернуться домой. Дальше шла сплошная и низкая облачность. Голованов перешел на слепой полет.

Я уже говорил, что Александр Евгеньевич был первоклассным летчиком. И в таких условиях он и показал свое мастерство. Полет шел отлично. Скоро Центральный аэродром.

— На подлете к Москве самолет вдруг начал терять высоту, — рассказывал потом Голованов. — Я добавил мощности моторам. На некоторое время полет выровнялся. Потом — опять снижение. Еще добавил мощности. Высота стабилизировалась, но ненадолго.

Стало ясно — обледенение. Сколько ни включал ан-тиобледенители, ничего не помогало. Единственное спасение: мощность и мощность. Понемногу добавляй и добавляй. На сколько хватит. А если не хватит?..

У Голованова было нечто подобное еще в период финской кампании. Он вылетел из Ленинграда в сторону Ладожского озера. Под облаками прошел буквально минут десять — пятнадцать. Самолет начал терять высоту. Ни мощность двигателей, ни антиобледенитель не помогали. Развернулся и — обратно. На бреющем еле дотянул домой.

И на этот раз то же самое. Уже нечего и думать о Центральном аэродроме — пошли на ближайший. Приземлились на полном газу, но благополучно. Георгий Константинович так и не понял ничего. Только извинились перед ним, что немного до дому не довезли.

На машине оказалось бугристое обледенение. Нормально самолет лететь не мог. И чем дальше, тем хуже. Еще бы немного, и... Но, к счастью, полет завершился благополучно.

А вдруг бы началось обледенение и у нас, над вражеской территорией под Кенигсбергом? Что тогда? Куда лететь? Где садиться? Об этом коварстве природы надо было помнить всем летчикам, а нам, дальникам, тем более не забывать ни на минуту.