Александр Молодчий - Самолет уходит в ночь

Спали мы с небольшими перерывами двое суток.

Наш самолет быстро восстановили, но взлететь с такой маленькой площадки было невозможно. Пришлось рубить лес, и только на облегченной машине, с минимальным количеством бензина, Семен Полежаев сумел подняться в воздух.

Нам же на этом самолете больше летать не довелось. Мне, Куликову, Панфилову и Васильеву приказано было выехать на один из авиационных заводов, где предстояло заняться испытанием новшества, увеличивающего дальность полета нашего бомбардировщика почти на 500 километров.

«Доложи: задание выполнили!»

В полк мы прилетели 1 марта 1942 года прямо с авиационного завода на испытанной нами машине. Прилетели утром. Как всегда, радостные минуты встречи. А к вечеру всех охватило волнение: на базу не вернулся экипаж Ивана Федоровича Андреева. Не было его и на второй день. Вслед за радостью пришла печаль. Но не только она, осталось и ожидание. Вера в то, что не погибли боевые друзья;, что они вернутся.

Как же были мы счастливы, когда из одной воинской части сообщили, что летчик Андреев, штурман Алейников и другие члены экипажа находятся у них.

Как они попали туда, рассказал сам Андреев несколько дней спустя.

...Изрешеченный осколками бомбардировщик чудом держался в воздухе. Работал один мотор. Но Иван Федорович успокаивал экипаж:

— Не волнуйтесь, до своих как-нибудь дотянем. Смотрите только внимательно за воздухом, чтобы нас не добили истребители.

И так продолжалось более двух часов. Наконец долгожданное.

— До линии фронта осталось десять минут лету, — сообщил штурман Сергей Алейников.

А на машине разладилось все окончательно. Высота 400, 300 метров... Маневрировать нельзя: самолет едва держится в воздухе. Внизу — глубоко эшелонированная оборона противника. Как раз над ней и зависает самолет. Ни обойти, ни спрятаться.

— Еще немного... Еще чуть-чуть, — шепчет Андреев, сжимая штурвал.

Вокруг хлопают снарядные разрывы. Все прицельнее. Все ближе и ближе. Раздается оглушительный грохот — снаряд попал в работающий мотор. Бомбардировщик резко накренился, опустив нос, пошел к земле. Андреев не выпускал из рук штурвала, надеясь посадить почти не управляемую машину. И это ему удалось. Удалось — не то слово. Не просто так это дается, не милостью божьей. А потому, что Андреев — прекрасный летчик, настоящий ас. Подняв к небу огромный столб снежной пыли, самолет сел «на брюхо» с убранным шасси, прорезав в плотно слежавшемся слое снега настоящий ров, что, собственно, и спасло людей.

— Вы целы? — спросил Андреев, придя в себя после такой необычной посадки.

Оказалось, больше всех пострадал штурман Сергей Алейников, остальные отделались легкими ушибами.

Присмотрелись.

— Э-э, да мы, товарищи, на нейтральной полосе, — протянул кто-то из членов экипажа.

— Немедленно покинуть самолет, — приказал Андреев.

Оказав первую помощь штурману (у него была повреждена нога), экипаж отполз от самолета и укрылся в неглубокой воронке. Такая предусмотрительность была нелишней, даже очень своевременной: немцы тут же открыли по машине минометный и пулеметный огонь и вскоре подожгли ее. В ответ наши артиллеристы начали яростный обстрел фашистских позиций.

До своих было метров триста. Иногда до экипажа доносилось:

— Держись, братцы, поможем!

— Нас видят, — подбадривал всех Андреев. — Зарывайтесь глубже в снег, прижимайтесь крепче к земле. Скоро стемнеет, тогда легче будет выбраться отсюда.

Наконец наступил вечер. Огонь с обеих сторон стих, а потом и прекратился.

— Живы? — вдруг донесся до летчиков приглушенный голос.

Андреев выглянул из воронки: двое в маскировочных халатах.

— Следуйте за нами, — прошептал один. — Мы проведем вас через минное поле.

Пришлось летчикам, как заправским пехотинцам, ползти по-пластунски. Через полчаса добрались до наших траншей. А спустя два дня были на своем аэродроме.

— Такая вот карусель, — закончил рассказ Андреев. — И что обидно: пяти минут не хватило. Да где там пяти — одной минуты, и перелетели бы через линию фронта.

— Чего уж там! Убивают меньше чем за секунду, — ответил на то Куликов.

— Это все верно, — Андреев не мог успокоиться, — да машину жалко.

И так всю войну. Самая сложная ситуация — сам истекаешь кровью, а в голове одна мысль: «Как спасти машину?» Случалось, гибли экипаж и машина. Случалось... Но чаще всего, во сто крат чаще мы оставались жить, и самолеты наши, залечив раны, могучей, грозной птицей снова взмывали в небо.