Александр Молодчий - Самолет уходит в ночь

— Саша, снижайся под облака, нужно восстановить детальную ориентировку, — просит штурман.

Переходим на бреющий полет, маскируемся в складках местности, чтобы подойти к цели незамеченными. Летим вдоль железнодорожного полотна. На одном участке Васильев, забыв о скрытности, выпустил длинную очередь из своего бортового оружия по эшелону с цистернами. Я хотел было прикрикнуть на стрелка, но и сам увлекся. Попадание было точным, цистерны горели хорошо. И это подействовало успокаивающе. Подняло дух. Врезали фашистам! Можно было еще обстрелять попадавшиеся на маршруте эшелоны, но мы вовремя опомнились и все свои силы и внимание сосредоточили на выполнении предстоящей главной задачи.

А за бортом — почти полный рассвет. Наверное, при такой погоде светлее и не будет. Здесь, как и дома, низкие рваные облака и мелкий противный дождь.

— Погода как по заказу, — говорит Куликов.

— Это хорошо. Не ждут нас фашисты, — отвечаю. Для внезапности — хорошо, но видимость ограниченная. Чтобы выйти точно на цель, держимся железной дороги, да так низко, что временами, кажется, и телеграфные столбы выше нашего полета. До цели считанные минуты, а может быть, и секунды — смотреть на часы нет времени.

— Внимание, подходим! Подходим к цели, — говорит штурман.

Теперь его, штурмана-бомбардира черед, он ведет прицеливание, от него зависит все, и мы в его распоряжении. Я пилотирую самолет с особой точностью, выдерживаю скорость, высоту, делаю повороты, понимая команды штурмана с полуслова Все стараются помочь ему, как помогали летчику на взлете.

Еще мгновение, и я вижу фермы железнодорожного моста. Они на нашей высоте. Голос штурмана:

— Чуть вы...

И я знаю, что он сказал. Самолет повинуется моим рукам, набирает несколько метров высоты»и опять замирает в нужном режиме.

— Чуть пра...

И опять выполнено. Самолет довернул вправо.

— Так держи, держи, хорошо, так, так. — И долгожданное: — Пошли!

Этого можно и не говорить. Самолет, освободившись от груза, сам рвется вверх. У нас, авиаторов, говорят — пухнет. Делается легким, проворным.

Мы сбросили бомбы точно в цель. Я уж и не говорю, что творилось в эти секунды в небе! По нашему самолету выпущены тысячи пуль и сотни снарядов. У нас не было времени на противозенитное маневрирование. Мы шли напролом. И вот бомбы сброшены, до взрыва еще 27 секунд (взрыватели именно с таким замедлением), и вдруг перед глазами — смерть! Прямо по курсу — строение. Никто из членов экипажа не успел и слова сказать, я и после не мог осмыслить, что произошло, а бомбардировщик в глубоком крене с резким набором высоты уже перепрыгнул через неминуемую смерть.

Долго летели молча. Тишину нарушил радист:

— Командир, что доложить на землю? — обратился он.

— Серега, как ты думаешь, попали бомбы в мост? — спросил я у Куликова.

— Не знаю, Саша, прицелился хорошо, надежда на крюки.

На наших бомбах имелись специальные крюки на тросах, которыми они должны были зацепиться за фермы моста. Теперь все зависело от них — сработали ли они?

— Доложи — задание выполнено, — распорядился я. Весь дальнейший разговор в экипаже был об одном и том же: мы не могли себе представить, каким чудом перемахнули через ту злополучную водонапорную башню — после рассмотрели ее. Я тоже недоумевал, как мои руки и ноги сделали нужные движения, заставившие бомбардировщик с неприсущей ему прытью сделать чудо, посильное лишь хорошему маневренному истребителю. Но факт остается фактом. Самолет не врезался, и мы целы. Ну а как мост? Он был-таки значительно поврежден.

Долетали на своем сердце...

Летом 1942 года бои разгорелись с новой силой. Сосредоточив огромные силы, гитлеровцы прорвали фронт наших войск и ринулись к Ростову, к Сталинграду. Снова по нашим просторам завыли фашистские грузовики с автоматчиками, затрещали мотоциклы, залязгали гусеницами танки. В воздухе стаями кружили «юнкерсы», непрерывно бомбившие передовые позиции наших войск. Правда, теперь гитлеровцы не могли наступать по всему фронту одновременно, как в первые месяцы войны, но натиск их был силен.

Советские части с жестокими боями отходили на восток. Мы, летчики, делали все, чтобы помочь наземным войскам. В полку еженедельно появлялись короткие сообщения о нанесенном уроне врагу, собственных потерях экипажей или самолетов. Такие информационные листки вывешивались в штабе. Вот один из бюллетеней местного, как мы называли, информбюро:

«В течение недели совершено 180 вылетов, из них ночных — 120 (на дальние цели — 85, на ближние — 35). Уничтожено и повреждено: железнодорожных эшелонов — 15, танков — 20, автомашин с живой силой — 70, аэродромов противника — 4, сбито вражеских самолетов — 3. Потери полка: 5 бомбардировщиков». Только цифры. Бухгалтерия войны? Нет, разве могут быть цифры бездушными, если пишутся они кровью! За каждым вылетом — подвиг. За каждую уничтоженную цель — суровое материнское «спасибо» Родины. Так сражались мы в те дни.