Пётр Андреев - Повесть о моем друге

Принимали нас здесь отменно, и программа была организована интереснейшая. Я, знаешь ли, даже о хвори своей забыл (врачи-то ведь меня со скрипом пустили в поездку, мудрят что-то за моей спиной эскулапы, требуют немедленной госпитализации). Пришлось перед выездом пошуметь: «Что, в тираж списываете?! Не дамся! Пока на ногах стою, буду работать! Если же хотите моей погибели, то, пожалуйста, отправляйте на «заслуженный отдых», только заодно приготовьте некролог. Наше поколение отдыхать не умеет, наше поколение умеет строить и защищать построенное!» Словом, отбился, да и друзья подналегли — дали мне врачи отсрочку, сказали, что госпитализируют после возвращения из этой поездки. Тебе признаюсь, одному тебе: после возвращения из Пекина чувствую себя я неважнецки. Какая хворь в меня забралась — черт ее раскусит, но подлечиться, видно, придется весьма основательно.

Так вот о программе нашего здесь пребывания. Речи партизан ты, верно, мог прочесть в газетах. Выступали русские и французы, югославы и украинцы, поляки и белорусы, армяне и бельгийцы, норвежцы и грузины. «Мы собрали сплошной интернационал, — пошутил Бор как-то, — вполне вероятно, что это может не понравиться не только ультралевым, но и крайне правым. Впрочем, нам, партизанам, не привыкать к опасностям!»

Делегация советских партизан разделилась на несколько групп и разъехалась по стране. Мне предложили отправиться на юг Франции, в Марсель, Канны, Ниццу. Здесь я ощутил ту высокую чистую голубизну южного неба — особенно в Арле, — которая так вдохновенно влияла на корифеев французской живописи. Знаешь, наверное, только здесь можно по-настоящему понять величие и трагедию гениального Ван-Гога. (Написал и сразу же вспомнил нашего с тобой «подопечного», старика Пэна, молодость комсомольскую вспомнил.)

В Марселе нас принял мэр, социалист Деффер. Кое-кто говорил мне, что он правый социалист, человек по отношению к нам весьма и весьма сдержанный. Я, однако, этого не заметил. Принял нас Деффер отменно дружески.

Обычный средний француз, гордый тем, что его уже несколько раз подряд выбирают мэром Марселя, влюбленный в свой город, хорошо его знающий.

И вот во время обеда у мэра кто-то из гостей рассказал, что в Ницце, «жемчужине Франции», самом красивом городе Средиземноморья, похоронен Герцен. Меня, знаешь, прямо как стукнуло: ведь именно в литературе прошлого века, где Герцен занимает одно из первых мест, Ницца сплошь и рядом поминается нашими писателями, да и у Герцена, сдается мне, в «Былом и думах» есть строки об этом городе, воистину красивейшем, как я сам убедился, побывав там.

Спрашиваю:

— Где похоронен Александр Герцен?

На меня собеседники глаза пялят: «Кто такой Герцен? »

Я — в свою очередь — пялю глаза на них: как же такое возможно — не знать великого писателя-демократа, борца против царизма?!

Решил начать поиск. Поехал на одно кладбище, на другое, третье. Никаких следов. Что делать?! Уехать, не поклонившись гордости русского освободительного движения? Такое потом не простишь себе. Устал, ноги подкашиваются, но, думаю, не возьмешь, своего добьюсь! Часов в пять, наконец, счастье мне улыбнулось.

— Герцен… Герцен… — задумчиво повторил следом за мной один из собеседников. — Это русский анархист, который призывал бомбы кидать?

— Да не призывал он бомбы кидать, — ответил я, начав уже раздражаться. — Герцен ведь — целая эпоха в развитии мирового освободительного движения!

— Мне кажется, в Ницце есть один старик, — заметил мой собеседник, — в прошлом кладбищенский смотритель. Он живых не жалует, оттого что скуп и нелюдим, но зато великолепно знает всех именитых усопших. Он в этом деле — живая энциклопедия.

С трудом нашел я «энциклопедиста». Развалина развалиной, но глазенки, что называется, «вострые».

— Как же, как же, знаю, где могила Герцена находится, — и назвал мне по памяти, не заглядывая даже в реестры, номер кладбищенской аллеи.

— Так ведь я один не найду, — говорю.

— А у меня ноги больные, мосье, мне ходить тяжело.

Я прикинул свою наличность (сам знаешь наши «суточные»), предлагаю:

— На такси довезу.

— Это, конечно, хорошо, что мосье отвезет меня на такси, да только по кладбищу пока еще автомобили не ездят, а лекарства, чтобы потом ноги растирать, весьма дороги у нас.

Понял я, выжимает «энциклопедия» из меня деньгу. Хотел я Ванюшке несколько книг по истории французского искусства привезти, а они здесь чудовищно дорогие, но понял, что не получится. Достал франки, протянул деду. Тот сразу оживился, ноги мгновенно поправились, и поехали мы на кладбище. Можешь представить себе: в дальнем углу, в полнейшем запустении, в безвестности и тишине — тропа-то «заросла», если приложить пушкинские строки, — стоит памятник Александру Герцену, и никому во всем этом красивейшем месте нет дела до него — какой-то иностранец захоронен, мало ли их тут?!