Пётр Андреев: Повесть о моем друге

Изумлению нашему не было предела, когда Берия, прочитав, зло оглядел зал и медленно, угрожающе-медленно, демонстративно изорвал нашу записку и презрительно бросил ее в пепельницу.

Во время одного из перерывов — съезд работал напряженно, заседания были многочасовые — мы с Сергеем спустились в буфет, перекусить. Там он рассказал мне любопытный эпизод из жизни советских граждан в Пекине: в те годы многие тысячи наших первоклассных специалистов работали в Китайской Народной Республике, передавали богатейший опыт социалистического строительства трудолюбивому китайскому народу (не грех сейчас напомнить, что было это в послевоенные годы, когда сотни городов и тысячи деревень у нас на Родине лежали в руинах после гитлеровского опустошительного нашествия).

— Понимаешь, — начал Сергей в обычной своей неторопливой манере, — в Пекине общественного транспорта нет еще: мы только-только начали помогать КНР поставками грузовиков. Рикш — великое множество. Причем большинство их, бедолаг, работает «на своих двоих», все бегом да бегом. Встречаются, впрочем, иногда «велорикши», которые приспособили себе старый велосипедик — все легче таскать пассажиров. Нашим товарищам категорически запрещено пользоваться услугами рикш, и это разумно: нельзя унижать достоинство гражданина Китайской Народной Республики. И вот однажды молодой советский специалист-энергетик, чувствуя, что опаздывает на работу, остановил велорикшу, попросил изумленного, ничего не понимающего человека пересесть в коляску, а сам что было сил подналег на педали. На работу наш парень приехал вовремя, а рикше чуть не силой сунул в руку деньги — в два раза больше того, что полагалось бы за проезд. Наш-то побежал в цех, а рикша, увидав в кулаке у себя юани, во-первых, не заработанные им, а во-вторых, вдвое превышающие нормальную плату, — отправился в советское консульство и вернул дежурному коменданту те юани, что «переплатил какой-то ненормальный сулянь тунижи (советский товарищ)». По рассказу и описанию рикши была установлена личность того, о ком идет речь, и «виновному» записали выговор по партийной линии «за нарушение правил пользования китайским транспортом». Смешно вроде бы, а? Сам рикшу вез, денег переплатил, да еще выговор «схлопотал».

Сергей отодвинул стакан с недопитым чаем, задумчиво посмотрел на меня, закурил неторопливо.

— Это хороший народ, трудолюбивый, — заметил он. — Я полюбил китайцев, как и все мы там в Пекине, Шанхае, Ухани, Кантоне, Шэньяне, Харбине. Страшно будет, если этих доверчивых людей, угнетавшихся веками, столкнут с рельс интернационализма. Народ к нам относится замечательно. Действительно, ведь мы их братьями считаем, боимся даже в мелочах обидеть, последнее им отдаем, а сколько у нас самих незалатанных дыр, как нуждается наш народ в станках, дизелях, автомобилях. Но разве можем мы отказать братьям по классу?! Будут ли помнить в Китае об этом — вопрос. Не забудут ли? Точнее говоря, не з а с т а в я т ли забыть?

После окончания XIX съезда партии жизнь снова развела нас: Сергей был и на дипломатической и на партийной работе, я продолжал служить в армии. Вспоминаю письмо, пришедшее — нежданно-негаданно — от Сергея, спустя много лет уже после нашей последней встречи.

«Дорогой Петро, здравствуй!

Как говорится, неисповедимы пути господни. Пишу тебе из Парижа.

Сейчас ночь, а я только-только вернулся в отель, где остановилась наша «партизанская бригада». Прилетели мы две недели назад, рано утром. Встретил делегацию советских партизан наряду со многими другими Андре Бор, министр по делам бывших фронтовиков. Человек он славный; честно воевал против гитлеровцев, примкнув к маки́ совсем еще юным пареньком. Храбрости он был отчаянной, совершал налеты на оккупантов, устраивал диверсии. Гитлеровцы загадили весь север Франции (Андре Бор — лотарингец) своими листовками и объявлениями, в которых объявляли награду за голову партизана. Нашелся мерзавец, предал Бора. Схваченный гитлеровцами, он мужественно держался при допросах, никого из товарищей не выдал и был приговорен к смертной казни. В ночь перед приведением приговора в исполнение партизаны устроили Бору дерзкий побег.

Бор — мы с ним как-то быстро подружились — рассказывал мне:

— Я начал партизанить вначале не по зрелому идейному устремлению, а из-за мальчишества. По-настоящему я осознал себя маки, борцом-антифашистом лишь после обращения к народу Франции генерала де Голля. Я не коммунист, я всегда был и остаюсь голлистом. Но после того как друзья спасли меня, после того как ушел в лес и стал командовать большим соединением, судьба свела меня со многими французскими коммунистами и социалистами, с советскими людьми, сбежавшими из гитлеровских концлагерей и примкнувшими к нашей борьбе: русские сражались за свободу Франции в лесах Лотарингии, наши летчики из «Нормандии — Неман» били гитлеровцев в России вместе с советскими пилотами. Разве это не есть истинный пример антифашистского братства?! Я, голлист, подружился во время нашей совместной борьбы против гитлеровцев со многими советскими людьми и до сих пор храню память о них в моем сердце. Потому-то и стал одним из инициаторов конгресса бывших партизан. В моем сердце всегда будет жить Герой Советского Союза Полетаев — а сколько таких Полетаевых сражалось в Италии, во Франции? Сколько их осталось навсегда лежать в нашей земле?