Юрий Бычков - В прифронтовой полосе

В прифронтовой полосе Лопасня находилась всего-то полгода, а морально-психологически соприкосновение с вражескими силами продолжалось целую вечность. В моём сознании, так уж сложилось, нашествие немецко-фашистских войск в 1941 году, остановленное на подступах к Москве, напрямую связано с моей судьбой. Враг не преодолел стремиловского рубежа обороны, что имело особое значение. Десятилетний мальчишка, увы, не сознавал символического смысла того факта, что враг дошёл почти что до порога родного дома матери и, не без Божьего догляда, через порог всё же не переступил. Ни Стремилово, ни Лопасня взяты фашистами не были, бомбёжка и обстрелы не в счёт.

Мне 10 лет

В вечерней осенней чуткой тишине с юго-западной стороны до Лопасни доносились гулкие, отдалённые раскаты гаубичных батарей. В сторону, где разгоралась вечерняя заря, уходили на большой высоте отбомбившиеся вражеские самолёты. Запад на интуитивном уровне сознания, связанным с историческим чутьём, представляется истоком зла, смерти и разрушения для Русской равнины. Когда в почтенном возрасте, с почётной, благодатной миссией я оказался в самом центре Берлина, десятилетиями представлявшимся местом, скованным тяжкой тайной, детское впечатление растаяло, как ледяная сосулька, в лучах жаркого весеннего солнца. Однако память хранила тяжёлые воспоминания, всплывшие вдруг во время экскурсии по Берлину не случайно.

«Юнкерс» (Ju-88)

Как-то летом сорок первого я возвращался с полной корзиной грибов из леса с тёплым ласковым названием Маруиха. Шедший на запад «юнкерс» зачем-то снизился и пилот прицельно сбросил на меня 100-килограммовую бомбу. Промазал, а затем стал поливать мальчишку с корзинкой на руке из крупнокалиберного пулемёта. Очереди ложились близко, шелестели по траве совсем рядом. Поохотившись за мальцом, немец, набрав высоту, улетел восвояси.

Юго-запад по понятиям лопасненцев – гнилой угол: летние и осенние дожди приходили преимущественно с этой стороны. Бывало так, что тучи шли и день, и два, и две недели подряд, тогда загнивала и пропадала скошенная в неудачное время трава и сеяный урожайный клевер пропадали. Лопасненцы в законном раздражении на ползущие низко над землёй и сеющие беспрерывно дождевую напасть тучи ворчали: «Гнилой угол».

В сорок первом, с конца июля, с того же юго-запада через Лопасню хлынул поток беженцев – горе, нищета, убогость, разорение и жалость… Иные семьи уже месяц, а кто и больше, тащились со своей худобой с брянщины и смоленщины. Хорошо, если была при них лошадёнка, а не то скарб семейный размещался в двухколёсной тележке, влекомой теми, кто посильней.

Гнали через Лопасню стада породистых коров со смоленщины сычёвской породы. Жили надеждой, вернувшись из эвакуации, возобновить на родной земле молочно-товарное производство высокого класса. Останавливались на ночлег горемычные вблизи колхозных хозяйственных дворов – какая-никакая поддержка и подмога. Отдохнуть, себя в порядок привести, скотине дать возможность подкормиться, ветеринара местного привлечь к ранам и болезням, приставшим в долгой дороге к скотине, вместе с людьми совершавшей долгий переход на восток, подальше от преследующего по пятам врага – германской армии. Именно тогда председатель колхоза Александра Алексеевна Аксёнова распорядилась построить возле конюшни пункт питания – избушку с кухней, котлом, посудой, хлеборезкой… Эвакуированные, беженцы, за день проведённый в «Красном октябре» набирались сил и к вечеру, по прохладе, спускавшейся с небес в сумерках, продолжали путь на восток.

Какая-то небольшая часть беженцев из числа гражданского населения Калужской, Смоленской, Тульской областей по милосердию, родственным связям, благодаря помощи райисполкома закреплялась в Лопасне. А в сторону фронта на юго-запад шёл поток армейских сил, призванных противостоять немецко-фашистскому, наступающему, подминающему всё под себя железному катку.