Маргарита Оконечникова - Театр и жизнь. Записки старой провинциальной актрисы

А вот в 1985 году, когда 11 мая скончалась сестричка Анечка, а мы как раз были в Ливнах на гастролях, Николаю удалось упросить директора отпустить меня на похороны, т.к. одна из актрис (спасибо, Ларисонька!) согласилась меня заменить. За это я отдала ей все пирожные и вкусности, которые прихватила с собой после празднования 9 мая. Во второй половине мая мы уезжали на большие гастроли на все лето в Краснодар и Нальчик. И я решила пойти в храм, чтобы подать на Анечку, чтобы отслужили сорокоуст. Вот это был мой первый «разумный» поход в храм.

Я подошла к дверям храма – а они тяжеленные (дело было днем: службы не было уже). Я отошла, затем вернулась – и даже за ручку двери не могу взяться, снова отошла – и только огромным усилием воли снова подошла и, открыв дверь, вошла в храм. Как сейчас помню, справа был стол длинный с книгами, иконами, свечами, и за ним на мое счастье стояла удивительная женщина (храни ее Господь!). Я сказала, что впервые в храме – она мне все разъяснила, а т.к. у меня было десять рублей (в те поры немалые деньги), она все требы, всё-всё, сама сделала и даже остатки денег положила в кружку, поставив за Анечку трехрублевую свечку. Вот это я запомнила очень.

Смерти в блокаду начались почти сразу. Сначала умер дядя Костя (папочкин старший брат), чуть ли не в конце сентября – начале октября. У него уже начался голодный понос, а он пошел в военкомат записываться в добровольцы, потому что военным выдавали паек не в пример лучший, чем блокадникам, и даже хлеб почти настоящий, а не из опилок и целлюлозы с примесью мучной пыли. Он надеялся, что это поможет ему не умереть… но тут же в очереди в военкомате и скончался.

Мужчины не выдерживали, быстрее умирали. Как первого покойника в нашей семье, отец повез его труп на Девятую линию, угол Большого, куда под навес свозили покойников. Их потом грузили на машину и везли далее. Грузчик потребовал 300 г хлеба – а где он у нас? «Везите назад!» Хлеба нет, назад везти сил нет! Так вот отвезли подальше и… оставили. Царствие ему Небесное, красавцу! Ух, красив был! Даже я в своем возрасте это понимала.

А в квартире у нас лопнула фановая труба, и все ее содержимое вытекло в нашу комнату (т.к. наклон пола был к нам). Пару ночей мы спали дома, пока родители добивались того, чтобы нам временно дали другое жилье. Ходили по льду из замерзших нечистот.

Но такие дела быстро не делаются, и (как пишет отец) пошли пожить на Вторую линию к тете Марии (сестре отца, матери Игоря, которая потом тоже умерла, а Игоря взяли в детдом). Но хоть убейте, не помню я такого. Помню, как переехали пожить к тете Кате – родной сестре бабушки, которая тоже впоследствии, уже после нашего отъезда, умерла. Вот и весенний прибавочный паек не помог. Она им свою доченьку Люсеньку подкармливала, которую Господь спас от голодной смерти, но сердце ее уже было надорвано и умерла она от этого уже в 1990-е годы. Царствие ей Небесное!

Наконец нам дали комнату (лучше нашей) с парадного подъезда на первом дворе, наша же была на лестнице, куда выходил черный ход этих квартир.

Никогда не забуду… перед Седьмым ноября выдали праздничный паек. И вот… как родители не спрятали его от голодных детей? Я точно помню, что тушенку сложили в большую голубую кружку, а торт-пралине лежал на красивой мелкой тарелке. Сначала я попробовала одну волокнинку тушенки, и… вот уже тушенку переложила в мéньшую синюю кружку… все краешки у торта пообрезала…

Господи, никогда не забуду! Наказывать меня мама категорически не разрешила. Даже позволила съесть студня, который отец соорудил из остатков в синей кружке и своего кожаного ремня. Он его нарезал на кусочки своим сапожным ножом и варил чуть не два часа. Это варево он потом залил столярным клеем. Вот и праздничный обед.

(Помню, как-то много лет спустя Николай решил приклеить ножки у деревянных стульев и растопил столярный клей. О ужас! Я от этого зловония убежала из дома. А в голод мы чувствовали только наслаждение от лакомства.)

Ах да, еще забыла. По-моему, еще в пору горчичных блинов: крыс и кошек уже в городе съели, а у бабушки был шикарный кот. Полушутя-полусерьезно отец уговаривал его зарезать и показывал, смеясь, как это делают черкесы. И вот, когда уже и кот был на грани голодной смерти, бабушка самолично его принесла, попросив отца это сделать.

Всех выгнали из комнаты – но ведь отец не живодер, боюсь, что и кур никогда не резал, да и кот – не курица. В общем… недорезанный кот летал по стенам, визг, крик. Всем гуртом поймали его, и папа завершил дело. В одном из пакетов, принесенных «с машины», оказалось немного гречки. Ели и абсолютно все повторяли: «Ах, ну прямо как кролик!» Не помню, ела бабушка или нет. Родной ведь кот все-таки. А мамочка после этого всю жизнь кроликов есть не могла.