Маргарита Оконечникова - Театр и жизнь. Записки старой провинциальной актрисы

И вот 29 марта 1933 года – пышная свадьба. Он очень гордился тем, что гости выпили целый ларь (деревянный ящик величиной со стол) водки.

Осенью 1933 года призыв в армию, но т.к. мамочка уже носила меня, его послали учиться в военно-морскую школу связи. А дома 1 марта 1934 года родилась я. И тут началась уже наша общая семейная жизнь.

Сейчас половина шестого утра всего. Но в этом году Господь сподвиг меня ради Христа поголодать, и теперь каждую среду во славу Божию это происходит. Во вторник после обеда (а обедаем мы где-то в первом часу дня) я начинаю, дальше до где-то середины ночь среды пью воду, предвкушая радость от того, что буду только полоскать желудок. Получается полтора суток. И после этого такой прилив энергии, что спать невозможно.

Итак… Я родилась 1 марта 1934 года, а в декабре – кажется – девятого числа – 1936 года родился Боренька. А еще, когда мамочка его кормила (a молока у нее всегда было не просто много, слава Богу, а очень много – подоконник, как самое холодное место (холодильников ведь тогда не было) всегда был заставлен баночками с ее молоком), она опять забеременела. Наши же врачи категорически настояли: аборт – и ни в какую.

Вот так и получилось… сначала меня рожала двое суток, вскоре Боренька родился, и этот аборт – все вместе ее доконало. У нее, как определили врачи, начался послеродовой психоз. Лечили ее в психушке, меня взяла бабушка (мамина мама) – или, как я ее называла, «моя мировая баба», т.к. она всегда угощала меня ромовыми бабами. А Бореньку подкинули в круглосуточные ясли. Когда же мамочку отпускали домой, отец, уходя на работу, оставлял ей еду и говорил: «Лёсенька, ты вот это не ешь, а вот это можно». Дело в том, что она боялась, что отец может или даже хочет ее отравить, поэтому съедала именно то, что он не рекомендовал есть. Лечили ее, конечно же, лекарствами, а когда стало лучше, порекомендовали выйти на работу. Работала она в парикмахерской уже «дамским мастером», как тогда это называлось.

И вот там произошло непредвиденное. Помимо того, что она очень любила эту работу и общение с клиентами, что ей тоже доставляло огромное удовольствие, у нее появилась не то чтобы любовь, а влечение к заведующему парикмахерской – как и у него к ней. И в результате 24 апреля 1939 года родилась Лариска – Лариска-ириска, как она себя называла в младенчестве, а когда ее дразнили, то тихо добавляла, «я холёсая Лаиська-деиська».

Отец принял ее, все зная. Он не мог жить без мамочки, которая к тому же больна была. Но… бешеный характер его, конечно, проявлялся. Лариска чувствовала его неприязнь к себе, и как только он к ней приближался, визжала как резаная.

И однажды, не выдержав, он ее излупил чуть ли не грудную электрическим проводом, который, видимо, оказался под рукой. Бабушка за это решила отдать его под суд. Но мамочка умолила этого не делать, да и он, опомнившись, решил налаживать отношения с Лариской – стал ее прикармливать вкусненьким. И она, свинюшка маленькая, поняла, что после того, как мамочка уйдет на работу, отец ей даст лакомство. Так они и сроднились. Она у нас была «лисичка». Конечно, в жизни бывало всякое, но в дальнейшем, она сама признавалась, он о ней заботился, помогал с бóльшим желанием, чем нам. Вот как сподобляет Господь!

И еще важное – чуть не забыла написать. Дело в том, что у нас в 1937 г была перепись населения и мамочка, уже нездоровая, на вопрос о вероисповедании вслед за всеми остальными повторила: «Неверующая». Вот это-то и оказалось последней каплей, приведшей ее к этой тяжкой болезни.

Впоследствии на каждой исповеди она каялась в том, что сделала аборт, и в том, что отказалась от Господа – так ее это всю жизнь мучило.

Одно хорошо: что я в это время была настолько мала, что ничего этого не видела и не знала. Как только мне стукнуло три года, меня, как тогда говорили, «определили» в детский сад, где я пробыла до весны 1941 год – кроме каждого лета, когда меня – а последние два года и с Боренькой – отправляли в Молосковицы. Лариска же до самого нашего отъезда в эвакуацию пробыла в круглосуточных яслях, что ее и спасло от голодной смерти, т.к. она была всегда очень болезненной.

Когда перед самой смертию ее Тамарочка увидела рентгеновский снимок ее легких, то оказалось, что одного у нее вообще нет! Ларочка ведь работала тоже в парикмахерской и тоже гениальным мастером была. Другие мастера стоят без дела, а к ней всегда очередь: даже те, кто не знал ее еще лично, говорили: «мы к рыженькой». У нее шикарная рыжая коса была. У Тамарочки есть фотографии, где она и с косой, и с распущенными длиннющими густыми рыжими волосами – снялась перед тем, как их отрезать, т.к. сложно было ухаживать за такими. Так вот, вообразите себе химическое «амбре» в парикмахерской, брызги всех средств, полет волос и пыли. А химическая завивка? Да что там говорить… Слава Богу, что Он позволил ей прожить достаточно долгую жизнь, испытать все «прелести» земного существования. В Господа она искренне, как и все мы, веровала, часто истово молилась перед иконой Казанской Божией Матери, которую мамочка после кончины «бабушки» привезла из Молосковиц. Иконой этой благословляли ее с отцом. Потом ее украли во время эвакуации по Дороге Жизни из блокадного Ленинграда… А вот в храм Ларочка не ходила, и когда я ее просила сходить исповедоваться и причаститься, она возмущалась, говоря, что она перед самим Господом исповедуется – мол, причем тут «еще кто-то»…)