Николай Витинг - На пороге вечности. Воспоминания

Было, пожалуй, еще и одно, быть может, и не значительное качество, которым выгодно отличались выставки «ОРИ» от выставок, собственно, «Цеха». Это производственная тематика.

Если экспрессионизм был формой, то содержанием для нашей группы было изображение труда. Здесь нужно отдать должное направляющему руководству К. Ф. Морозова. Он глубоко заинтересовал нас производственной тематикой. Мы посещали ряд промышленных предприятий, в частности, завод «Серп и Молот», где было сделано много наших работ.

Я никогда не забуду то яркое впечатление, какое произвело на нас движение расплавленного металла, огненные спирали проволоки тянульного цеха, пылающие полосы рельсов рельсопрокатного и т. д.

Можно было бы еще рассказать, как мы, наконец, разошлись с К. Ф. Морозовым, так как хотели остаться верными принципам «Цеха», как ходили на дом к А. В. Шевченко, пользовались его указаниями и практически учились у него и т. д. Можно упомянуть еще и то, что наша связь с основными членами «Цеха» не прекратилась на V выставке. После V выставки была организована художественная студия, которой руководили такие замечательные художники «Цеха», как Н. Ф. Фролов, К. П. Суряев и др. И от которых мы, молодежь, восприняли очень многое. В частности, Н. Ф. Фролов внушал нам принцип единства формы и цвета. Он говорил, что наиболее активному цвету, т. е. красному, соответствует и наиболее активная форма – т. е. круг; наиболее пассивному цвету, т. е. черному, соответствует наиболее статичная форма, т. е. квадрат и т. д. Очень цельными были его указания на то, что, в действительности, нет симметрии, каждая форма неповторима. Это относится не только к человеческому лицу, но и к такой простой и определенной форме, как бутылка. И мы наивно рисовали кривые бутылки и т. п.

Конечно, здесь было много своей демагогии, но и много ценных, профессиональных указаний. Все это говорит о том, что экспрессионизм «Цеха» был не просто нигилистическим отрицанием всего, а строился одновременно и на глубоких рационалистических принципах. Ярким примером тому является творчество А. С. Голованова.

От обширного творческого наследия А. Голованова сохранилось три работы. У Голополосова сохранилось почти все. Жива вдова Суряева. Есть надежда, что у нее сохранились его работы. Жив Р. Штейнбрехт, может быть, у него сохранилось кое-что. Жива вдова Ю. Ряжского. У нее сохранилось много работ мужа. Найдутся работы и у К. Морозова. Далеко не все, но много работ сохранилось у меня.

Но вот Н. Ф. Фролов. С ним дело обстоит значительно хуже. А, казалось бы, должно было бы быть наоборот. Родственников его искать не надо было. Многие годы его родная сестра Нина Федоровна Фролова была секретарем живописной секции МОСХа, чуть ли ни с основания. Для живописной секции она была то же, что Кира Николаевна Львова для графической. Нина Федоровна имела отношение и к нашей МОСХовской библиотеке. Я с ней неоднократно встречался и интересовался работами ее брата. Она сказала, что все его работы погибли при эвакуации. Я все хотел прийти к Нине Федоровне домой, но при своей медлительности все время откладывал. И, в конце концов, узнал, что она скончалась. А ведь при ее жизни у нее можно было бы многое узнать. Можно было бы подробно узнать биографию Николая Федоровича, возможно, сохранились его фотографии, письма и т. п. Теперь придется обращаться к ее наследникам. Но есть ли такие? Она производила впечатление одинокой женщины.

А вместе с тем Н. Ф. Фролов не только одна из ярких фигур «Цеха живописцев», но один из интереснейших художников того времени вообще.

Скромный, сдержанный, может быть, излишне серьезный, он производил впечатление человека волевого, твердого, уверенного в своих устремлениях. Он был в какой-то степени противоположностью К. Суряеву, человеку развязному, остроумному и несколько циничному.

Творчество Фролова было очень самостоятельным. Если в работах Голованова была некоторая взвинченность, эксцентричность, впрочем, никогда не доходившая до истеричности, столь характерной для немецкого экспрессионизма, то работы Фролова, наоборот, покоряли зрителя своей мощной, эпической уверенностью. Они отличались осознанной силой и монументальностью. Это сказывалось и в композиционном строе, и в колорите, и в пластическом решении.

Мажорные, построенные с большим чувством гармонии, работы Фролова были очень сродни работам его учителя А. В. Шевченко. От произведений учителя они отличались только более ярким цветовым решением и большей определенностью цветовых пятен. Запомнился его портрет мужчины в тельняшке, где вместо обычных синих полос были широкие красные полосы, соседствующие с белыми. Белый цвет был не совсем белый, а напоминал скорее белый цвет на русских иконах, а красный был тоже не открытый, а очень найденный насыщенный и точно тлеющий.