Вадим Ангаров - Взгляд в прошлое. Книга 2. На краю Руси обширной

В половодье, когда мы, уральские – пацаны, бросали все свои нехитрые дела и рвались на лодках в этот чарующий – сказочный мир воды и солнца. Стаи перелётных птиц в небе, редкие лесистые и степные островки, пока не покрытые водой могучей реки, но уже одетые нежной зеленью тальников, травы и такого вкусно-кислого щавеля, вырвавшегося, из-под земли на солнцепёке, нам – малым ребятам пятидесятых годов в после зимнюю усладу.

Три реки – словно обнимающие город, с Самарской стороны – дремлющий, почти стоячий, поросший камышом и кувшинками Деркул. Спокойный принявший в себя его воды тихий Чаган. И со стороны Бухарской – могучий, вобравший в себя их сонную силу, крушащий весной на стрежне высоченные яры и тихо отдыхающий на светло-жёлтых песчаных отмелях в летний межень – Урал. Седой и древний, внушающий благоговейное смиренье не только, теперь уже тихим, степнякам-кочевникам калмыкам и казахам, но даже лихим и отважным Яицким казакам, защитникам юго-восточных рубежей России на протяжении веков – Урал – второй после Волги родитель Каспия.

Уральск – казачий, русский, губернский, весёлый, шумный и бесшабашный в дни праздников и гуляний, и до уездного – тихий, по – азиатски сонный в серые будни, особенно зимой, в лютые морозы со степным пронзительным ветром и свистящей – стонущей позёмкой – бураном. Уральск в летний зной с ветерком, со скрипящим на зубах «уральским дождичком» – степной пылью. И в тихие дни, когда на солнцепёке просто нечем дышать, а в степи за глоток холодной воды (я уже не говорю о прохладной, сочно – сахарной мякоти степного арбуза, извлечённого из ямы закрытой камышовым матом, из – под тени навеса на бахче) ты готов (прости Господи!)– душу отдать.

Вот когда, вспомнишь освежающие воды Урала, выходя из которых на горячий степной ветерок, и ещё больше остывая, до мурашек на коже, говорят: «Как заново родился!» И хочется, опять, лечь и зарыться в тёплый, чистый песок Урала, согреваясь его теплом и вдыхая, до боли знакомый и близкий запах (странно – вроде бы песок не пахнет) – аромат тепла родной земли – как вдыхает запах матери и её молока младенец, засыпающий на её груди.

Степная и луговая охота, и рыбалка с кострами, ухой и шулюмом под широким степным звёздным небом.

Михайловский – «Старый собор» на высоких ярах, словно парящий над Уралом, лесными и луговыми далями за рекой, до Подстёпного на горизонте и дальше над всей Бухарской степной стороной на сотни и тысячи километров, в глубины Азии.

И всё это – моя малая родина – уже заграница?!

Как это горько, как болит душа…

Таруса,1992г.

Представьте себе такую картину – город Уральск в пятидесятые годы, на Бухарскую сторону (левый берег Урала) в жаркий июльский полдень через уральный деревянный – свайный мост идёт ватага ребят от семи до десяти лет – все босиком, в трусах, до черноты загорелые, с выцветшими от яркого солнца волосами на голове. Ноги и руки поцарапаны колючими плетьми ежевики, обожжены крапивой, на ступнях, щиколотках и голенях ног почти у всех «цыпки» – вечные спутники лета, когда часто выходишь из воды и кожа, высыхая на ветру, дубеет и лопается (и никакие мамины лечения, смазывание сметаной вечерами) не помогают – не успевают заживать. Носы у всех облупленные и красные от солнечных ожогов. Ватага доходит до средины моста – до баржи, которую разводят один раз в сутки для пропуска пароходов и буксиров с баржами гружёными лесом, гравием и другими стройматериалами или топливом (углем). И вот все начинают прыгать с перил баржи вниз по течению и плывут на пески бухарской стороны – поближе к ярам, где поглубже, а один пацан лет семи (не умеющий плавать) остаётся на мосту с вещами, отданными ему уплывающими со словами – например: «Мотри не потеряй курево и спички – у меня в кармане красной рубашки» (тогда – в послевоенные годы, мы – пацаны, к сожалению, начинали курить рано)

Тот оставшийся на мосту пацан с завистью смотрит на уплывающих товарищей и, понурив голову, идёт пешком к месту купания, неся в руках оставленные нехитрые пожитки уплывших товарищей. Этим – пацаном, (не умевшим плавать) – был я. И можно понять, как мне не терпелось научиться плавать и нырять как мои сверстники – уральские казачата. Но все мои попытки научиться этому «искусству» самостоятельно и с помощью моих друзей – детей казаков, не приводили к желаемым результатам. Не помогали и уроки моего отца, который хорошо понимал, что жить в трёхстах метрах от берега Урала и не уметь плавать мальчишке – в компании плавающих как рыба друзей ещё и опасно (каждый год в Урале тонуло много людей). Как он не старался – учил меня плавать, держась за короткую доску двумя руками и работая ногами, я научился быстро, но выпуская доску из рук – сразу шел ко дну и вдоволь хлебал уральную водичку ртом и носом.