Игорь Малинский - Записки сдержанного оптимиста

Я уже почти заснул, когда до плеча дотронулся Бека: «Малинский, не спи, сейчас Казимирыч уйдёт, будете показывать каратэ с Мелёхиным». Я что-то промычал в ответ и представил себе Мелёхина: это был крупный парень из 3-го взвода, с первых же дней назначенный поваром. Кроме того, слышал, что он год занимался каратэ. Сам я на ІV курсе прозанимался месяца три-четыре шотоканом. Я не имел в этом виде спорта каких-то амбиций, просто нравились физическая нагрузка, тренировки – они очень отличались от тех, к которым я привык на плавании. Я бы занимался с удовольствием и дальше, но в 1980-м эти занятия были нелегальщиной: сегодня мы занимались в спортзале одной школы, завтра ехали в другой район города, постоянно меняя залы. Всё это было поздними вечерами, и это меня утомило. Однако основные стойки, блоки и удары я освоил. Когда сержанты спрашивали, чем занимался, я без задней мысли поделился этой информацией. Теперь «пришёл час расплаты». Время шло, но ничего не происходило, я снова стал засыпать…

– Игорь, не спи. Мелёхин отказался, но согласился сержант Кан, он 2 года занимался. – Нурумбеков радостно тряс меня за плечо.

Наконец дежурный по роте удалился, и шоу могло начаться. В бытовке были все шестеро сержантов и я. Бытовка светлая, вся в зеркалах, и мы с Каном в белье, похожем на кимоно, – ну чем не картинка для блокбастера! Кореец Кан был очень хорош: пластичный, быстрый, вообще отличный парень, очень мне нравился. Но во время боя нужно быть начеку, тут не до сантиментов. Мы поработали некоторое время на дистанции, изучая друг друга. Я заметил, что соперник очень любит пробивать ёко гэри – удар ребром стопы в область живота или груди. Один раз он достал меня этим ударом, благодарные зрители сразу отметили это одобрительными криками. Но второй раз я уже был готов к такому: заблокировав его удар скрещёнными руками, я захватил ногу соперника одной рукой, развернув его лицом в пол, и показал удар рукой сверху в голову, сопроводив это соответствующим криком. Но мой крик – это мелочь по сравнению с тем, что творилось в бытовке.

Сержанты очень шумно оценили красоту комбинации, настолько шумно, что дверь распахнулась, и влетел прапорщик Казимирыч, старшина роты.

– Что тут происходит? – заорал он, сверкая глазами.

– Посмотрите, как тут красиво, товарищ прапорщик, – сказал Руслан Исмаилов, сержант 2-го взвода.

– Я сейчас сделаю вам красиво, всем спать, – дежурный был непреклонен.

В феврале небольшой бригадой мы перебрались на строительство арматурного завода. Здесь поначалу я «кормил» огромную бетоно- и растворомешалку. Готовый раствор загружали в тачки, минимум килограммов по 50 в каждую, после чего бойцы бегом по доскам катили их на верхние этажи. Лестничных пролётов ещё не было, потому это занятие оказалось весьма опасным – одно неверное движение или остановка, и ты летишь с тачкой с огромной высоты. Пронесло, обошлось без жертв. Чуть позже нас отправили на крышу строившегося завода покрывать её пенобетоном. Технология была простая: к железным трубам были приварены топорища, мы разбивали большие куски пенобетона на мелкие кусочки и распределяли их равномерно по крыше. Хоть крыша была и большой, но за пару-тройку недель управиться можно было. Однако зоркий солдатский глаз уловил, что никто из начальства, включая и прораба, к нам на крышу не спешит, поэтому был выработан свой график работы. Мы приезжали, забирались на крышу и ждали открытия продуктовых магазинов в окрестностях, благо сверху нам было видно всё. Потом гонца отправляли за булочками, конфетами и молоком. Употребив всё купленное, мы часик честно работали, после чего отправлялись в городскую столовую на обед. После обеда сам бог велел полежать, переварить. Дальше, не очень торопясь, ещё часа 2 работали и спускались вниз для отъезда в часть. Однажды, расслабившись, как всегда, после обеда, мы не заметили, что были застигнуты врасплох главным инженером, прорабом и ещё какими-то людьми, которые наконец добрались до крыши. Они очень возмутились, что крыша была покрыта лишь на одну четверть. Уже на следующий день появилась бригада крымских татар, они работали очень быстро, и воинам филонить в их присутствии было не с руки. К концу недели работа была закончена.

Армия является отражением того, что творится в стране. А то, что происходило в стране в начале 1980-х, у меня большого энтузиазма не вызывало. Но армейская реальность иногда поражала даже меня. Служил у нас во взводе Сваранс – типичный «горячий» латышский парень. Так вот у него в очках стояли линзы, как в бинокле. Недели через 2 после начала службы очки упали, что немудрено, и Сваранс ходил с одной из двух линз, но… и она была треснутой. Парень практически ничего не видел, так как у него было 10% на оба глаза. Я помнил очень хорошо, с каким трудом прошёл медкомиссию, но не везде было так. Сваранс рассказал, что в команде не хватало одного человека, парню написали «Годен» и загребли. Кроме того, наш латыш храпел, нет, это был не просто храп, это было рычание целого прайда львов. Никогда больше в жизни я не слышал таких звуков. Если он засыпал раньше, тебе заснуть уже не представлялось возможным. Мы пытались с этим бороться: укладывали его на левый бок, на правый, на спину, на живот, с руками вдоль тела и за головой – экспериментировали, как могли. Всё было бесполезно – он храпел даже через противогаз. А ещё в роте было человек пять, которые почти каждую ночь мочились под себя. Им даже определили соседние кровати. Впоследствии дневальные будили их раза 3 за ночь, но за полгода матрацы всё равно сгнили. Вот так людей с энурезом отправили служить. Одного из них, маленького полненького казаха, мы назвали Пятницей. Он не говорил по-русски, да я не слышал, чтобы он вообще разговаривал. А ещё он никогда не мылся, сам не мылся. Мы его мыли из шланга. Так вот, Пятница попал в мою бригаду на арматурном заводе. Я был за старшего и вёл бойцов в городскую столовую на обед. Вдруг ребята остановились, и я увидел Пятницу, у которого текло по ногам прямо посреди улицы… Вам описать то, что творилось в моей душе?! Я думаю, не нужно.