Ирина Кнорринг - Повесть из собственной жизни - [дневник] - в 2-х томах, том 2

Работа в старостате. Беготня в YMCA, заседания после лекций, возвращение с последним поездом и т. д. И единственный конкретный, рельефный и ясный образ — Софиев. Вчера он был у меня. Мы читали друг другу стихи. И в довершение всего он попросил у меня тетрадку, и я, почти без колебания, дала. Ведь это самое большое, что я могла сделать — дать прочесть все стихи. Это значит — все сказать! Все! А разве мне этого не хочется? Разве я не хочу рассказать ему все, даже то, чего я еще сама не осознала!

А разве не было и так: когда с первого заседания Костя провожал меня на вокзал, и я боялась опоздать на последний поезд — зачем скрывать — ведь я не только не боялась, я этого хотела, безумно хотела остаться с Костей и — будь что будет! А потом отдавать все стихи, даже с посвящением «Косте» — Юрию. Мне только не хочется, чтобы об этом знали дома. А все, что стоит вне этого образа, представляется сплошным густым туманом. Где-то я бываю, что-то узнаю, передаю, записываю, волнуюсь и забываю.

Должно быть, накурилась я сегодня…

Ехали поездом, я опять уговорила медонцев ехать поездом. Юрий мне говорит: «Я еще вам не вернул тетрадь. Мне очень многое надо высказать по поводу ее, но только с одним условием, с одной просьбой». «Ну?» «Я буду касаться самого интимного…» «Хорошо».

Сегодня мне выпал замечательный день. Капрановы просили меня съездить в Villepreux отвезти головки художнику. Я, конечно, с радостью. В Версале мне пришлось ждать поезда 3 1/2 часа, и я с чемоданчиком, коробкой и портфелем отправилась в парк. Там было замечательно. Почти — никого. Деревья уже совсем без листьев и туман, туман…

Потом я села над оранжереей, над пропастью, села на барьер, смотрела долго и пристально в туман, кот<���орый> сливался с прудом и в кот<���ором> вырисовывались леса, леса. Смотрела и думала о Юрии. Может быть, все и было так хорошо потому, что я думала о Юрии. Потом поехала. Настоящая французская деревня и поля, поля, расхлябанные колеи дорог. Еле нашла его (художника — ИЛ.). Отдала головы. Пошла на вокзал. Обратного поезда пришлось ждать 2 1/2 часа. Пошла гулять по дорогам, по полям. И такую почувствовала радость жизни, что захотелось кричать. Привычка сдерживаться сдержала и тут. Я только остановилась, улыбнулась и закурила. На вокзал пришла минут за 40, когда уже почти стемнело. Села с ногами на скамейку в углу, в «зале» (керосиновая лампа висит — чем-то далеким, родным повеяло), озябла и курила папиросу за папиросой. Хотелось есть, а денег не было. Но все это было очень хорошо. И опять думала о Юрии, о том, быть может уже недалеком, моменте, когда я назову его Юрием. Думала о Косте. Пора сознаться (хотя я этого от себя и не скрывала никогда), что я пошла в старостат только ради Кости. Все, что я говорила о словах м<���ада>м Парен, — вздор, я тогда еще старалась себя оправдать. Проще: еще до начала собрания, говоря с Костей и студентами, стало ясно, что он будет выбран. А если он будет, а я — нет, значит, он совсем уйдет от меня, а я этого больше всего боялась. Все, что угодно, только бы встречаться с ним, хотя бы на деловой платформе, только бы быть с ним вместе, хотя бы на наших заседаниях, только бы он не ушел совсем из поля моего зрения! И для этого я взяла лямку и тяну ее добросовестно, хотя и очень неумело и бестолково и часто чувствую себя не в своей тарелке. Костя сам не понимает, не сознает, что я для него, что ему не так легко будет потерять меня. Он это поймет, почувствует!

Идем вчера из Института. Затащили меня они ехать поездом. Шли не торопясь, заходили еще в Ротонду пить кофе. Пришли на вокзал за одну минуту до отхода, и это нас очень огорчило, т. е. то, что надо ехать. Т. к. просто повернуться и пойти на улицу было глупо, то мы «опоздали». Когда поезд прошел мимо нас, мы с облегченным сердцем пошли гулять. Следующий шел через 1 1/2 часа. Ходили по темным улицам и говорили. Т. е. говорил-то Юрий, иногда я, А.Г. молчал. Юрий мне сказал, что в последнее время у него появилась привычка на ночь читать мои стихи, а потом класть «этот маленький предмет» под подушку.