Владимир Сапрыкин - Жизнь моя, ты не приснилась мне. Исповедь советского человека

Что же я знаю о моей личной фамилии, кто мои предки, оставившие мне славное, исконно русское, крестьянско-христианское фамильное обозначение рода, уходящее в глубь веков?К глубокому сожалению и стыду, мои познания в этом отношении скудны и обрывочны… Из рассказов родной сестры Риммы Александровны Быковой (в девичестве Сапрыкиной) я узнал, что мой дед Сапрыкин Василий Тимофеевич был крестьянином, хорошим плотником и столяром, рубил дома, пользовался большим авторитетом среди односельчан. Социальный статус Василия Тимофеевича – прост и однозначен: он был работником в зажиточной семье… В «Толковом словаре» Владимира Даля говорится: « Рабочий, работник, взятый куда для работ, простых, черных, или сельских, или фабричных и заводских, простой прислужник, батрак, наймист, служитель. … Белоручка не работник ». За хорошего, здравомыслящего работника и трезвенника Василия Тимофеевича Сапрыкина была выдана замуж девушка Мария, впоследствии моя бабушка по отцу. У них родилось пятеро детей: Александр, Татьяна, Елизавета, Раиса, Мария. Александр Васильевич Сапрыкин – мой отец, родившийся в Борисоглебске Воронежской губернии в 1906 году.

По матери я должен был бы носить другую фамилию – Майоров, ее происхождение и значение не изучал, а потому ничего дельного сказать не могу. Знаю другое – отец мамы, мой второй дед – Майоров Иван Федорович, и ее мама, моя бабушка, Наталья Николаевна были такими же работниками, иначе и проще говоря, пролетариями, как и Василий Тимофеевич Сапрыкин. Но они были связаны уже с городскими отношениями, оба трудились в городе на мясокомбинате, дед – забойщик скота, а бабушка – мойщица внутренностей забитых животных, самая грязная, тяжелая работа.

Они – выходцы из другой полосы России, с Волги. Бабушка отчаянно окала, до сих пор помню, как она говорила мне, мальчишке: «Вóлóдя, ты пóштó шалишь»… Удивительно добрая, ласковая, обладавшая невероятной жизнестойкостью, она была воплощением всех лучших черт русской женщины, с библейской покорностью выносившая тяготы жизни, беды и несчастья, валившиеся в то время как из рога изобилия. Я не помню деда Ивана, но впоследствии мне рассказывали, что у него был взрывной характер, он даже дрался в семье, бил свою жену Наталью, у нее случались выкидыши. В живых остались их дети: старший Егор, воевал в Красной Армии в годы Гражданской войны, говорили, что был командиром, потом – Маруся, Клавдия, Анна. Вся семья Майоровых была «красной», Иван Федорович участвовал в диверсионных актах против колчаковцев, однажды сжег запасы фуража для конницы, его искали, но он сумел уйти от преследования. За сына Егора, погибшего в войне с белыми, бабушка получала от Советского государства пенсию, чем весьма гордилась, считая ее наградой в справедливой борьбе за народное счастье. Но однажды ее лишили столь дорогой памяти о сыне: один негодяй и клеветник написал донос, в котором оболгал имя Майорова Егора и его родителей. Нет, Наталья Николаевна не плакала, не металась в горе, а внучке Жене, моей старшей сестре, сказала сурово: « Садись и пиши письмо Климу Ворошилову » – « А что писать, бабушка? » – « А вот что я тебе скажу, ты это и пиши »… Через месяц из райвоенкомата пришел сотрудник и принес ответ, пенсия была восстановлена, матери красноармейца Майорова принесено извинение… (В нашей семье узнали имя провокатора, знаю его и я, но называть не буду, чтобы не пачкать чистый лист бумаги.)

Бабушка Наташа – воцерковлённая, глубоко верующая женщина, в ее доме был угол горницы, в котором, в обрамлении красиво вышитых полотенец, находились иконы, горела лампада. Она постоянно, и утром, и вечером, молилась, призывая Матерь Божию, других библейских святых помочь избавиться от грехов, проявить милость к себе и своим близким, живым и мертвым. При этом не сидела без дела, а вечно пряла пряжу, вязала носки, варежки, больная тяжело, готовила пищу для меня. Сквозь религиозную оболочку явственно проявляется ее гражданская позиция – социальная правда и социальная справедливость. Мы, ее внуки, слышали: « Советская власть лучше прежней, она дает людям образование и запрещает бить женщину ». Долгие разговоры бабушки с моей сестрой Риммой, которая жила у нее в доме, учась в педучилище, заканчивались поиском всё той же социальной справедливости. « Будет в мире страшное время, когда люди ожесточатся и превратятся в зверей, их породит жажда денег, богатства, они начнут поедать друг друга. Но придет красный конь, и жизнь станет другой ». Идея «красного коня» в разном ее проявлении, как у бабушки Наташи – в религиозной, мифологической форме, и как у ее сына Егора, командира в Красной Армии, – в революционно активной, жертвенной во имя счастья рабочих и крестьян, всегда жила в нашей семье, среди родных и близких. Моя любимая сестра Римма, посвящая меня в ткань семейных отношений, однажды сказала: « Вова, знай, в нашей семье белых никогда не было, мы все – красные »…