Александр Зонин - Жизнь адмирала Нахимова

- Так Сенявина ж заставили уйти в отставку, как ранее Ушакова; и живет славный адмирал на нищем пенсионе - в заслугу за великие победы в Средиземном море и умножение флота... Имена Ушакова и Сенявина Моллерам ненавистны... Или матросы? Наши матросы всегда оборванные; в столице толкутся у биржи, на невских мостах, да и на всех перекрестках города, чтобы к казенному кошту прибавить копейку на харчи.

Бестужев сметает крошки ребром ладони и напоминает:

- Морскую силу Англии утвердил Кромвель, когда навигационным актом обеспечил торговому британскому мореплаванию великие преимущества пред иностранцами.

- А до того Кромвель отсек английскому королю Карлу голову, - вставляет Торсон и раскуривает трубку.

- Заехали, заехали... - бормочет Платон.

- Вы об этом думали, Василий Михайлович? - резко спрашивает Бестужев.

Головнин отвечает глухо, но раздельно:

- Я всегда думаю, что отечество наше не бедно людьми воли, ума и чувства общественного долга. Вот-с мы, моряки. Морская служба - скажу прямо - занятие тягостное, несносное, опасное. С самых юных лет мы говорим "прости" приятностям жизни. Носимые злоключениями в крепости над глубиной морской, имеем неприятелем - воду, огонь, ветры, туманы, мели, рифы, иногда даже своих спутников...

- У него на "Диане" был офицер-изменник, немец Мур, - шепчет Дмитрий Павлу.

- Так как не ждать, что настоящий моряк будет в отвращении к корыстолюбивой сволочи; жизнь наша учит благородству чувств, - продолжает Головнин.

"Ах, как это он хорошо сказал. Это надо помнить, как заповедь", восторгается Павел и молит Дмитрия:

- Сделай милость, помолчи. А там, за столом:

- Государь наш, первый по благородству чувств... - пытается затушить опасную тему Платон.

А Бестужев громко хохочет, и Торсон ему вторит:

- Царь наш русский, носит мундир прусский. Тебе бы, Платон, с князем Шихматовым в монастырь пойти. Князюшка - прекрасный, светлый человек, своих крепостных освободил. Но это не все. И не в Александре Павловиче дело нынче. Не он, им управляют...

- Аракчеев, - глухо и зло называет он презренное имя.

- Этот подлый слуга деспота возвел утеснение в закон. Малые угнетаются средними, средние - большими, сии - еще высшими. А временщик - гроза над всеми. Ненавижу...

И, оглянувшись на дверь, словно вспомнив, что не следует привлекать внимание юнцов к беседе, Бестужев упавшим голосом заканчивает:

- Будем думать, Василий Михайлович, к вашему возвращению мыслящие честные люди успеют в своих надеждах.

Торсон одобрительно кивает головой, выбивает трубку: похоже, он добился какого-то жданного итога. Он снова садится и спрашивает:

- Как идут сборы к вашей экспедиции, Василий Михайлович?

- А так: заказал я, например, мануфактуру. Ну-с, привез подрядчик. Осмотрели ее экипажмейстер, контрольный советник и художник. Четыре раза увозил купец, пока не догадался всех "подмазать". Тогда экипажмейстер подал по форме рапорт, составили росписи и занесли в шнуровые книги. Потом у экспедитора подмазал мой подрядчик пяток чиновников, сочинили они записку и отправили в коллегию. Там еще сочиняют новую кипу бумаг, пока Моллер получит куш. А мы ждем, и на команду платье не шьется...

Торсон опять кивает головой:

- Знаете, в кронштадтских складах все иностранные купцы у воров покупают такелаж и части рангоута, не нахвалятся. А для наших военных кораблей, хотя бы вашего кругосветного шлюпа, остается дерьмо. С иным и до Гогланда не дойти. Так, наверно, и у Беллинсгаузена грузятся. (Торсон должен идти в Южный океан с этим капитаном.)

Когда на другой день гости прощаются, Головнин задерживает руку Павла.

- Плавал уже? По Финскому заливу? Это ерунда-с. Кончишь корпус, просись в дальнее. Тут моряком не станешь.

Павел вспыхивает:

- Я и сам так считаю. Я бы с вами...

- Ну-ну, расти. В свое плавание беру разжалованного Лутковского, выручать надо. А ты время не теряй, учись. Моряк должен быть образованным. Кука путешествия читал? Возьми у меня.

Отпустив руку Павла, Головнин отечески ухватывает острый подбородок Дмитрия и тянет к себе:

- А ты, быстрый, помалкивай, о чем слышишь, ясно?

- Как можно, - обижается Дмитрий. - Мы не ребята.

Несмотря на убеждение, что он взрослый и о всем по-взрослому может судить, в новом плавании на бриге "Феникс" Дмитрий ведет себя мальчишески, отлынивает от работы в парусах, а на стоянке ищет знатных знакомств. В Стокгольме покидает Нахимова для танцев в доме российского посланника. В Копенгагене проводит время с наследным принцем.