Павел замечает, что Чигирь притих, а ругатель Бутенев, забияка Бутенев, мурлычет песенку о благодетельной натуре. Значит, и на них воздействовала природа. Он неясно понимает: сейчас товарищи не удивились бы рассказам о материнской ласке, о детстве, не стесненном корпусной дисциплиной. Сорвав веточку, Павел жует листок за листком и радуется сочной горечи.
Чигирь вздыхает:
- У нас, на Харьковщине, сейчас вишня и кавуны, да еще дыни...
- Яблоки, - в тон ему начинает Павел, но вдруг тишина взрывается. Визгливый и грассирующий, властный и растерянный голос будит парк, уничтожает очарование мирного утра.
- Как смел! Негодяй! Взять его! Обоих взять! Арестовать!
На самой задушевной ноте обрывает свою песенку Бутенев. Побледнев, шепчет:
- Государь!
- Ходим зараз побачим - кого! - сразу проникается потребностью действовать Чигирь.
Но идти незачем. Навстречу мчится растрепанный гардемарин Галл.
- Вы куда, га-спа-да? Бежим!
На ходу, выкрикивая, оглядываясь и преувеличенно ужасаясь, Галл передает, что Александр Павлович остановил Лутковского и Артюхова и стал отчитывать гардемаринов за небрежность в одежде и манере. Лутковский ответил, что гардемарины не пажи. Тогда государь поднял руку. Может быть, он не хотел ударить, а только притянул бы Лутковского к себе, но Артюхов испугался за друга и бросился государю под ноги.
- Он сначала пошатнулся, но потом поймал Артюшку за воротник. И.. и... Лутковский, Лутковский...
Они никак не могли услышать, что же сделал Лутковский, хотя уже сидели в шлюпке и гребли к своему бригу.
- Так что сделал Феопемис? - спрашивает Павел, не из любопытства, а из желания покончить с невыносимым томлением.
- Он толкнул царя и плюнул. Я сам видел - в щеку плюнул.
Вечером вызывают во дворец капитан-лейтенанта Геннинга, командира корпусного отряда. Директор Карцов уже там. А на следующий день зачитывают высочайшее повеление: "Гардемаринов Лутковского и Артюхова за весьма худое поведение разжаловать в матросы и отправить в Свеаборг, где иметь за ними особое наблюдение!"{1}.
Лутковский в корпусе считается "стариком", хотя ему всего пятнадцать лет. Он рано поступил в кадеты, и его сверстники уже выходят в лейтенанты. Но Павел больше думает о маленьком Артюхове, кротком и болезненном. Долго ли он выживет "под особым наблюдением"?
Конец плавания проходит угрюмо, и так же подавленно начинается новый учебный год. Отвозят в сумасшедший дом Николая Безобразова, заболевшего после келейного наказания розгами. Увольняют по высочайшей воле за неспособность к морской службе Роде, Толбузина и Яковлева. Умирает грузин Канчихадзе, а другой грузин, Пагава, покушается на самоубийство. Вряд ли останется на морской службе и болезненный лекарский сын Владимир Даль.
Павел видит, что путь к мичманскому производству нелегок. Корпус - не лицей и даже не сухопутный корпус, где почти сплошь учатся сынки богачей. Сто тридцать душ рабов Нахимовых в глазах большинства кадетов огромное богатство. У родителей иных товарищей или совсем нет крепостных, или десять, двадцать, самое большое пятьдесят душ. Павел с братом Иваном, Алекс Кучин, глупейший князь Урусов, генеральский сын Завалишин - аристократия корпуса. Брат Платон, ставший с этого года ротным командиром в корпусе, впрочем, разочаровал Павла.
- Нас пятеро, Паша. Поделить - на каждого выйдет 26 душ. Да и делить не придется. На имении долги.
Я отказался от своей доли, да еще помочь пришлось отцу. После войны надо было имение поднять, вас троих привезти в корпус, экипировать. Четыре тысячи долгу за мной Российско-Американской компании, не знаю, когда и выплачу. В каждую треть шестьдесят пять рублей остается жалованья. Половину отдаю за долг.
- А Николай?
- Что Николай? - кротко усмехается Платон. - Каждый, Паша, живет по своему разумению... Как науки? "Изрядно" или "частью"? - старший брат спешно и неловко отводит разговор в другое русло.
Павел отрицательно качает головой:
- Весьма и очень хорошо. Можешь проверить...
У Павла появляется новый товарищ, Дмитрий Завалишин. Анжу уже офицер и вместе с Врангелем собирается в плавание на шлюпе "Камчатка", который поведет Головнин: превосходнейший из русских моряков, он только вернулся из двухгодичного плена в Японии.
Что влечет Павла к Дмитрию? Что Завалишин хороводит в классе и в коридорах? Кичлив и насмешлив? Что латиниста Триполу прозвал пуделем итальянским?
Он бесспорно смел - объявил географу: "Я вас сам могу учить". Груздеву, словеснику, теперь нагло поют завалишинское: "Ска-ачет груздочек по е-ельничку, не гру-уздо-очек, а поповий сын". Научил кадетов дразнить учителя Белоуса синеусом, красноусом, черноусом. Дмитрий умеет обойти даже солдафона, гатчинца, майора Метельского. Когда майор отказывает в отпуске, Завалишин умильно говорит: "Помилуйте, я свои сапоги ношу", и скаредный аракчеевец подписывает пропуск. Дмитрий всегда лисьей хитростью избежит розог. Правда, Завалишин хорошо учится: он - лучший математик, великолепно владеет языками, знает историю. Но Нахимов ведь тоже не отстает. Он уже старший в своем взводе и на класс впереди Завалишина.
Читать дальше