Писали ли на Павлова анонимки? Конечно, писали. Сначала простые анонимки шли в дело, потом, когда анонимные письма стали встречать негативное отношение и их перестали разбирать, хотя и не уничтожали, все-таки речь шла о слишком ярком лице, начались подписные доносы. Технология была проста – в первой фразе кляузник писал: «Как принципиальный коммунист, верный Уставу КПСС, считаю своим долгом поставить в известность…» Больше того, в конце подписывался, но знал о своей безнаказанности. Кто же «принципиального коммуниста» накажет за «верность Уставу»?! А вообще тогда в спорте, да и не только в нем, проблемы были с системой доносительства и с системой КГБ. Но они были не только вчера, но и позавчера, и во все времена. Страна у нас такая, независимо от того, как она называется. Доносы вообще-то пишут везде, даже в Африке, но у нас, к сожалению, реагируют на них чаще и жестче.
Павлов был энергичным человеком, ему хотелось постоянного движения вперед. И это было как в переносном смысле слова, так и в буквальном. Он поддерживал себя в хорошей спортивной форме. Регулярно играл в теннис, правда, не искал встреч на корте с какими-то власть предержащими деятелями. Работая в комсомоле, зимой вместе с космонавтами и коллегами играл в хоккей.
Ситуация с московской Олимпиадой была особенная. И требует отдельного осмысления.
Оргкомитет московской Олимпиады возглавлял Игнатий Трофимович Новиков, руководитель Госстроя СССР, близкий друг Брежнева. И Брежнев, прекрасно понимая, что Олимпиада потребует колоссальных усилий, прежде всего в области строительства, бросил его на этот участок, считая, что только он сможет его вытянуть. Кстати, Госстрой Новиков возглавлял с 1962 по 1983 год. А Оргкомитет – с 1975 по 1980. Вообще-то он должен был за Олимпиаду получить вторую Звезду Героя Социалистического труда, и это было вполне заслуженно. Мог претендовать на Звезду и Павлов – результат-то был потрясающий. Но американский бойкот все испортил.
Практически во всех странах, где проводится Олимпиада, в какой-то момент Оргкомитет выходит на главные роли, а организация, руководящая спортом, уходит как бы в тень. И тогда между руководителями двух ведомств возникает своеобразная ревность. И у нас была такая же ситуация. Игнатий Новиков решал множество вопросов, его заместитель Виталий Смирнов, тогда уже член МОК, постоянно был на виду. Павлов не подавал виду, что это хоть в какой-то степени его задевает, но…
Новиков был личным другом Брежнева, и все руководители это знали, а потому и держались с ним соответствующе. Он мог позвонить по аппарату ВЧ и спросить: «Николай, ты чем занят?» Министр отвечал, что проводит коллегию. «Пусть дальше ее твой заместитель проводит, а сам приезжай сейчас ко мне. Дело есть». И министр внутренних дел мчался к Новикову.
И вот, как это обычно случается при всяких «дворах», кто-то заметил, что между руководителями Спорткомитета и Оргкомитета наметились какие-то трения. И довольно быстро «подкатились» доброжелатели с предложением к Новикову: а не убрать ли Павлова, куда-нибудь его «передвинуть». «Мы можем организовать лучшую Олимпиаду, можем построить лучшие сооружения, но, если мы проиграем, нам никто этого не простит, – мудро ответил Игнатий Трофимович. – Чтобы ни одного волоса с головы Павлова не упало…»
Эти слова вспомнил Александр Козловский, который был помощником Новикова, а помощники порой бывают ближе к «шефу», чем даже первые заместители.
И вопрос о «передвижке» Павлова был закрыт сразу и окончательно. На тот момент…
Личное знакомство Козловского с Павловым состоялось при самых необычных обстоятельствах – в сауне, на спортбазе в Эшерах, в 1976 году. Сразу после Олимпиады в Монреале там было назначено совещание министров спорта социалистических стран. Козловский завершил свою карьеру в ЦК ВЛКСМ и был рекомендован на работу в Оргкомитет московской Олимпиады, которая должна была состояться в 1980 году. Так что приглашение на то совещание было вполне естественным. «Наставником» Козловского был Виталий Смирнов.
В сауне, где все, естественно, были в костюмах Адама, Смирнов, который даже в такой ситуации всегда называл Павлова только Сергей Павлович, вдруг говорит ему: «А чего думать-то, спросите у Александра Александровича, он вам погадает…» Тот поинтересовался – с чего бы это он такое может? «А он – цыган».
У Козловского отец действительно был цыганом и до пятнадцати лет жил в таборе. Затем закончил военное училище, потом академию и погиб капитаном первого ранга в последние дни блокады Ленинграда. И хотя Александр Александрович сам в таборе не был и отца своего практически не знал, по молодости, ухаживая за девушками, эксплуатировал свои «корни». Как сейчас говорят, такой у него «прикол» был – гадать.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу