Эдуард Гурвич - Дерзкие параллели. Жизнь и судьба эмигранта

Но если в России Рюриковичей, да и после них, вплоть до революции семнадцатого года, скоморохи лицедействовали перед властью, которую составляли князья, бояре, представители правопорядка, служители церкви, то в России современной скоморошествует и юродствует сам национальный лидер. Располневшего политолога на публике он укоряет «в упитанности», европейских партнёров – что они «в штаны наложили», недовольных граждан называет бандерлогами, а их белую ленточку, символ движения «За честные выборы» – сравнивает с контрацептивами. Накануне выборов объявляет о списании с граждан несобираемых налогов на миллиард баксов. Ему бы покаяться, что его налоговики «дали маху», обирая соотечественников, а он представляет это как акт милосердия. Навязывая себя в президенты на третий срок, лидер-скоморох изобретательно глумится над избирателями: то публично демонстрирует, что ему все по плечу, а то исповедуется, жалуется, что работа у него противная, молит: «пожалейте меня!», корчит из себя «раба на галерах».

А теперь поясню, почему провожу такую параллель. Часто наезжая в Россию, князь подмечал, что «власть там всё делает напоказ!» Тем не менее, это не помешало Никите Дмитриевичу дать своеобразную оценку национальному лидеру: «история поставит Президента Путина в один ряд с Петром Великим и Екатериной Второй в его усилиях развернуть гигантскую и неповоротливую Россию лицом к Европе, стать её частью не на словах, а на деле».

Я нахожу, что эта характеристика – не что иное, как род скоморошества самого князя. Совершенно не смущаясь, он рассказывал мне, что в своих публичных выступлениях на заседаниях и встречах в Москве то и дело напоминает затейника. Поглядев же в интернете некоторые его выступления, я убедился, что князь на потеху слушающих и смотрящих, к удовольствию показывающих то «вынимал стул из-под губернатора», а то вдруг принимался со смирением благодарить власть за то или иное благодеяние её по отношению к сообществу русских эмигрантов! И я понял, что естество князя, его натура (хоть и родился вне России, и воспитывался на Западе) близка духу русского национального характера, включающего скоморошество.

Эта моя догадка возникла неслучайно. Ведь на Руси юродство достигло расцвета, которого не знал ни греко-византийский, ни тем более, римско-католический мир. Уверен, князь слишком образован и сведущ, чтобы не помнить: из 36 юродивых, официально причисленных Церковью к лику святых, и множества юродивых, почитаемых в народе, но не признававшихся Церковью, только шестеро были признаны на христианском Востоке еще до крещения Руси. Европейцы, испытывающие призвание к юродству, переселялись в Россию, где пик расцвета юродства пришёлся на XIV–XVII века. В этот период, по выражению В.О.Ключевского, юродивый становится «ходячей мирской совестью, живым образом обличения людских пороков».

На Западе черты, сходные с юродством обнаруживаются лишь в образе св. Франциска Ассизского, называвшего себя «скоморохом Божиим». Ну, а ближайшие родственники князя, бежавшие на Запад из большевистской России, вывозили с собой в своих привычках и поведении элементы «карнавальной культуры», шутовства, скоморошества (к примеру, София привлекла эмигрировавшего деда князя церковным песнопением – его по воспоминаниям князя интересовали в жизни лишь музыка и православие; бабушка тоже чудила, легко «купившись» наугольные копи, которые ей показали мошенники, предварительно зарыв… несколько мешков с углём неподалёку от столицы Болгарии).

Так что с большой долей вероятности можно предположить, что у князя склонность к скоморошеству проявилась не случайно. И именно в то время, когда он ребёнком в 11 лет попал в тюрьму, когда вышел на волю и голодал, когда они с матерью снова могли исчезнуть в одно мгновение – советская власть зорко следила за только что выпущенными из тюрьмы. И надо было извернуться, не попасться, выжить. Приходилось продавать вещи в школе, встречаться с иностранцами и скрывать, скрывать то, что думал. С одной стороны, занимался плаванием и готовил себя к побегу, а с другой – помалкивал в школе на уроках истории партии.

Позже, работая в Советском Союзе, укрощал свою ненависть к Советам вживаясь в это общество, чтобы заключать выгодные кредитные контракты, умножать коллекцию. И тут князю приходилось прибегать к скоморошеству, юродствовать, чтобы покупать и продавать, менять и вывозить, наконец, устраивать выставки. Ради этого князь задумывал поэтапные ходы внедрения, угождал власти, подкупал её, осуществлял акты дарения… Приходилось считаться с таможенными барьерами, давать взятки, договариваться с посольствами… А какие испытания прошёл князь, прежде чем ему удалось поместить свою коллекцию в Санкт-Петербурге! Не следует забывать, что путь этот начинался с преодоления цензуры даже на простое упоминание имени Лобанова-Ростовского! Пришлось идти на некоторую договорённость с ведомством КГБ (о чём я рассказывал в предыдущих главах). Это теперь кажется простым факт: Советы рухнули в одночасье! Да, многие в те времена понимали, что империя изжила себя. Но издыхание монстра заняло не одно десятилетие! А жизнь одна! Она проходит! Вот почему вместо скорого осуждения я пытался понять истоки скоморошества князя.