Эдуард Гурвич - Дерзкие параллели. Жизнь и судьба эмигранта

Кое-что поясню, прежде всего, в его поведении. Свою скупость он не только не скрывает, а преувеличивает нарочито и при всяком удобном случае. На самом деле и меценатствует, и дарит много. Тонкую романтическую душу скрывает дикими анекдотами и лихой матерщиной. Где всего этого набрался мальчик, имевший и гувернёров, и домашних учителей? В тюрьме, посидев полгода с уголовниками. С той поры научился скрывать свою родословную и козырять ею лишь в нужных случаях. Иначе говоря, скоморошествовать! В рамках скоморошества становится наивным и вопрос: что для князя важнее, выгода или принципы? Выше я рассказывал как он, будучи ростовщиком, давал взаймы Советскому Союзу, иначе говоря, поддерживал режим, ограбивший его семью, выбросивший её за границу, наконец, убивший его отца. Такой вопрос задала ему однажды корреспондентка газеты «Совершенно секретно». Вот ответ князя: «Конечно, в моей душе был конфликт. В Москве с 1962 по 1979 годы я представлял интересы одного из влиятельнейших американских банков. В 1977 году мы предоставили банку СЭВа триста миллионов долларов кредита. Он безупречно обслуживал долг. Но, работая в банке, я не мог не рекомендовать зарабатывать деньги на кредитоспособной стране». Конечно, с принципами в данном случае пришлось отступить – надо было выполнять служебные обязанности и думать об интересах американских банков, на которые работал князь.

В том же интервью пришлось отвечать и на вопрос о сотрудничестве с разными разведками: «Что касается связей с «органами», то коммерческими тайнами я с ними не делился». Возникает вопрос, а некоммерческими? Корреспондент не отстаёт и спрашивает: «При такой работе, связанной с сотрудничеством с разными разведками, трудно представить себе, что вы не имели дело с КГБ. Слухи такие, во всяком случае, ходили. Что вы на это скажете?» – «Естественно, за мою долгую жизнь я встречал сотрудников многих спецслужб. Также естественно, что я, человек, дававший взаймы СССР, представлял интерес для таинственных господ из КГБ»… Не трудно заметить, что в ответе князя нет главного: отрицания, что он удовлетворял этот интерес! Наконец, следующий вопрос корреспондента должен был бы прояснить, на кого работал князь: «А ФБР, наверное, интересовалось людьми, с которыми вы встречались в Москве?». Тут князь пробует легко отшутиться: «Сотрудники ФБР – чрезвычайно занятая публика и на пустяки времени не тратят. Я был гражданином свободной страны, и ни один чиновник не мог заставить меня что-либо делать против моей воли». Когда же прозвучал вопрос о том, почему КГБ регулярно выдавал ему визы, и он даже останавливался в партийной гостинице, князь жёстко ответил, что никогда ничьим агентом не был, хотя вполне понимает причины появления слухов и сплетен. С визами однако не всё было просто: ведь не дали князю визу в 1984 году, когда он должен был присутствовать на первой выставке своей коллекции, организованной американским посольством в Москве. В партийной же гостинице останавливался… за небольшую взятку, которую охотно давал и которую охотно брали.

Все эти факты, связанные с дачей взяток, подкупами, оказанием услуг детям власть имущих, всё это вполне можно объяснить в деятельности князя в Советском Союзе и в России, если отбросить нормальную человеческую логику и принять князя, как скомороха. Тогда всё встаёт на свои места. Начал собирать коллекцию, потому что захотел иметь то, что увидел в Лондоне в 1954 году, впервые попав на выставку художников, работавших с Дягилевым. Иметь, это значит любоваться тем, что висит у тебя на стене всякий раз, когда ты захочешь. Но собранную коллекцию по соображениям безопасности, условиям для хранения можно было разместить только в специальном складе. Этот склад былнайден в Германии, где и хранилась коллекция до момента, когда она была продана России. Значит, иметь, чтобы любоваться – это вне логики. Тогда князь принимается объяснять коллекционирование, как страсть, которой подчиняется вся его жизнь. Потом захотелось подняться над страстью и пришло иное объяснение: Запад должен увидеть лицо другой России, которую он нарисовал себе – с ракетами и тоталитарным режимом. Для убедительности князь предал этот Запад со всеми его демократическими ценностями. Дальше – больше: в патриотическом порыве вдруг объявил, что почувствовал в себе некую генетическую обязанность перед Россией. С точки зрения логики, эта привязанность никак не вяжется с тем, что Россия извела род Лобановых-Ростовских, расстреляла отца, ускорила смерть матери и засадила его самого в тюрьму.