Эдуард Гурвич - Дерзкие параллели. Жизнь и судьба эмигранта

Общеизвестный факт: в 2001 году на территории Парка культуры и отдыха «Фили» был открыт Дом-музей князей Лобановых-Ростовских. Задача музея – показать историю Российского государства через жизнь и деятельность княжеского рода Лобановых-Ростовских. Впрочем, как и в случае с коллекцией, князь объясняет этот шаг отсутствием наследников:

– Повторю снова: у меня, к большому сожалению, нет детей. Поэтому обычный и несложный вопрос о завещании кому-либо важной части моего существования, истории моей жизни беспокоит меня много лет. Музей в «Филях» – моё завещание! Мне грустно бывает на аукционах, распродающих мебель, семейные портреты и всякую прочую утварь больших европейских или английских поместий или просто домов. Эти вещи попадают в равнодушные руки антикваров, декораторов интерьеров, просто любителей старины или курьёзов. И в них, в этих вещах, с продажей умирает прошлое и уходит душа, если можно так сказать. Они просто становятся предметами купли-продажи. Здесь же, в музее, верю – всё завезённое мною не попадёт на аукционы и не пропадёт.

Эти действия и суждения Никиты Дмитриевича мне, убежавшему из Советской Империи, кажутся странными. Да, я сочувствую бездетному князю хотя бы потому, что я отец двоих детей. А с другой стороны, надеюсь, ему известно, что дети очень часто совсем ненадёжное хранилище завещанных им духовных и материальных ценностей! Я подумал именно об этом ранним октябрьским утром, когда шёл вдоль канала от Кингс-Кросс к Камден Таун. Редкий солнечный день вытянул на берег типичных английских рыбаков, которые просидят тут весь день с удочками и спиннингами. И поймают разве что кошке на ужин, а, скорее всего, уйдут к вечеру без улова! Но для английских рыбаков это совсем не промысел, а удовольствие, которого они не лишают себя. Выглядит эта публика, как правило, весьма странно. На канал, в основном, выходят люди бессемейные или бегущие от жен и детей. В любом случае, трудно не заметить, что они заброшенные и одинокие.

В то утро я вновь размышлял о сетованиях князя, которые он, ближе к старости, всё чаще высказывает в интервью, в своих воспоминаниях. Впрочем, меня озадачила вот эта вариация темы бездетности: «Я чувствую генетическую обязанность по отношению к России». Я с глубокой симпатией отношусь к чувствам князя и верю, что он патриот. Но, обращаясь к себе, к своему опыту отцовства, в иные времена очень горькому опыту, я ищу параллели. И не нахожу в них созвучия тем патриотическим мыслям, которые высказывает князь. Как я уже отмечал, мне нечего оставить своим детям. Но я бы очень сожалел, если бы у меня не было детей. Я огорчился бы несопоставимо глубже, чем отсутствием сокровищ. И с генетической привязанностью у меня сложнее: я её чувствую по отношению к детям, а не к стране, которая принесла князю горя, кстати, даже больше, чем мне. Я уехал в эмиграцию, когда сыну было два года, а мне пятьдесят. У меня была надежда, что я вызволю его из Советского Союза. Этим я оправдывал свой поступок, суть которого, как не крути, заключается в том, что я оставил сына и эмигрировал! Нет, я его никогда не бросал. Я звонил в Москву каждую неделю. И, к счастью, дождался того времени, когда он смог приезжать ко мне, учил его играть в теннис и планировал жизнь исключительно из расчёта, что сын не будет жить в России.

Марина, моя экс-супруга, так много сделавшая для моей эмиграции, вывезла, по существу, меня из Москвы в Лондон. Наверное просто потому, что отчаянно влюбилась. Моя дочь родилась в Лондоне. Затем любовь кончилась, а жить без любви с отцом ребёнка Марина не могла. И мы оба помним, как наша дочь в три года плакала: «Мама, не выгоняй папу! Я хочу папу!». Я сожалею о многом в период нашего расставания, но не могу не испытывать постоянного чувства благодарности к Марине, которая вытолкнула меня в эмиграцию, изменившую мою жизнь.

Моя дочь плохо говорит по-русски. Но мы общаемся. Наше биологическое родство со временем переросло в душевное. У неё прекрасный отчим. Она зовёт его «дэди». А меня, когда мы встречаемся, папа! Мы дурачимся, разговариваем на нашем особом русском языке и понимаем друг друга. Моя дочь признаётся, что говорит по-русски только со мной. Мы смотрим фотоальбомы тех лет, и каждый из нас вспоминает своё! Я, больше с горечью, думаю, как мне нелегко было по выходным дням забирать её и всё свободное время после трудовой недели посвящать ей. С шести утра я слышал: «Папа, вставай! Идём играть в теннис! Идём гулять! Я хочу в парк!». Я и сейчас ненавижу детские площадки. Она, наверняка, помнит всё иначе! Мы со смехом вспоминаем, как однажды я отшлёпал её, когда она вздумала поддразнить меня! На мой строгий запрет выходить на проезжую часть, делала это назло мне и ждала моей реакции! Правда, тогда было не до смеха!