Эдуард Гурвич - Дерзкие параллели. Жизнь и судьба эмигранта

Часто в интересах покупателя, рассчитывающегося сомнительно обретенными средствами, чека вообще не существует. Отсутствие платежных документов или банковских проводок не только дезавуирует рынок искусства в России, но и разрушает его. Такие сверхштатные услуги дилеров анонимным клиентам широко открывают ворота не только налоговому жульничеству, но, вполне возможно, и чистой уголовщине. И торговец, и покупатель равно уязвимы, поскольку сделка не регистрируется. И потенциально может возникнуть ситуация конфликта интересов или шантажа участниками сделки друг друга или же третьими лицами. Эти третьи лица вполне могут представлять организованную преступность или же так называемых «оборотней в погонах» из правоохранительных органов. Государство, совершенно очевидно, не располагает средствами контроля или даже принуждения к открытости современного рынка искусства в России. В то время как этот сектор экономики не обойден вниманием властей предержащих от Парижа до Пекина или Нью-Йорка». (Из сборника Н.Д.Лобанова-Ростовского «Эпоха. Судьба. Коллекция».)

И последнее замечание, касающееся лично князя. Перемещение коллекции со склада в музей, да ещё в Петербург (об этом пойдёт речь в следующей главе), в общем-то, как мне показалось, должно было означать существенное изменение в стиле жизни собирателя такого класса, как Лобанов. И я не ошибся. Потому что продажа собрания России – это итог многолетней подвижнической деятельности. Что же теперь? Ведь пополнять коллекцию и физически невозможно. Значит, не имеет смысла посещать аукционы, что-то покупать? Никита Дмитриевич подтвердил, что перестал покупать живопись сразу после того, как продал большую часть коллекции Константиновскому фонду. Уже несколько лет он ведет переговоры о продаже остальной части.

– Наше собрание всецело, – замечает он. – Там нечего больше добавлять. Мне в коллекции удалось заполнить все пустые ниши. Конечно, бывает, что я не могу выдержать! Если мне что-то нравится, первое движение души – приобрести! Я постоянно себя заставляю этого не делать. Но когда просматриваю аукционные каталоги, то говорю друзьям: «Вот чудная вещь – покупайте!».

Все годы собирательской деятельности, а она заняла 40 с лишним лет, князя беспокоила принципиальная проблема – как сохранить коллекцию и кому её наследовать. Никита Дмитриевич не мог не видеть, как после смерти талантливого художника, известного коллекционера исчезали их наследия, коллекции, ценность которых была именно в том, что они представляли собой нечто единое целое. Работы живописцев безжалостно делились между наследниками и в результате исчезали для публики, для музеев. Итак, кому же оставить коллекцию?

Вопрос наследства для меня – тоже тема дерзких параллелей. Объяснение простое. У князя детей нет, о чём он весьма сожалеет. У меня двое, чему я, конечно, безмерно рад. Князю есть что оставить, но некому. Мне есть кому, но нечего. Дом, который я купил в кредит в начале 90-х годов, при разводе остался за женой и дочерью. Так что у дочери, родившейся в Англии, есть крыша над головой. И у сына тоже есть крыша. Ему в наследство от меня остаётся маленькая квартирка в центре Москвы.

Что ещё я могу оставить детям? Несколько книг, которые написал? Это смешно! Когда я предложил моей 20-летней дочери, студентке университета в Баз, изучающей проблемы биомеханики, пойти в театр «Олд Вик» на пьесу Шекспира «Ричард III», она заявила: «Папа, я не хочу!» И рассказала, как несколько лет назад преподаватель литературы в колледже выгнала её с урока за то, что дочь сказала: «I hate Shakespeare!». И послала к директору объясняться. Ну, там всё быстро прояснилось: дочь прошептала это подруге громче, чем хотела. Мне дочь пояснила, что Шекспир, которого изучают в колледжах – вовсе не современный английский язык. А все эти кровавые истории её не интересуют. Разумеется, уровень преподавания литературы в Англии оставляет желать лучшего. Но и в России ведь дело обстоит едва ли не так же. Я хорошо помню звонок сына из Москвы: «Папа, приезжай к нам в школу – прочитай хотя бы одну лекцию по литературе!»…

Подытожу эти рассуждения: своим детям я не гожусь даже в наставники! Я убеждён, что и дочери, и сыну от меня мало проку. Материальные блага они в недалёком будущем смогут добыть себе сами. Дочь в Англии изучает биомеханику и увлечена спортом: в беге на 80 и 100 метров с барьерами она в числе лучших спортсменов Великобритании. Сын покинул Москву после окончания Медицинской Академии. Получив место аспиранта в Институте экспериментальной медицины при университете Макса Планка в Германии, он занимается генетическими исследованиями и параллельно с работой над диссертацией взял курс МВА… Так что, при всей условности данной параллели, реальность такова: материально мне нечего оставлять в наследство. И мои дети его не ждут.