Эдуард Гурвич - Дерзкие параллели. Жизнь и судьба эмигранта

Считается, что частные коллекции, размещённые на стенах музеев, чувствуют себя несколько неуютно. Скромные, но достаточно впечатляющие в домашних условиях работы, выглядят не на своём месте, когда они перемещаются в монументальные пропорции музейных залов. Работы из собрания Лобановых-Ростовских выдерживают этот переезд в музей с большим достоинством. Особенность этой коллекции среди прочего состоит в том, что по своему значению и составу она выходит далеко за пределы традиционного домашнего собрания: она насчитывает более 1000 произведений 147 художников. Неудивительно, что способ существования такой коллекции – более или менее масштабные выставки, проходящие во многих музеях мира».

Вот эта рецензия, как мне кажется, подчёркивает очень важный момент – собиратель сознательно выбрал форму существования для своей коллекции – пропаганду находок и приобретений посредством выставок. Альтернативой этому мог бы быть только склад. Н.Лобанов сразу понял это и не жалел усилий, чтобы как можно чаще вытаскивать коллекцию со склада, давать ей жизнь.

Эти усилия владельца коллекции на Западе ценили. Чего не скажешь о России. Тут всё складывалось иначе. Советские чиновники создавали множество препятствий показу коллекции Лобановых-Ростовских. Предубеждения, идеологические табу, невежество, бюрократизм, страх – всё это встало барьером, который много лет преодолевал Никита Дмитриевич. Князь видел в выставках знак общественного признания, ибо его всегда и везде, даже друзья в Нью-Йорке, Париже, Лондоне считали чудаком. Собиратели нуждались в поддержке. Они имели её за пределами России. И не только от государств, но и от весьма влиятельных лиц. Князь об этом говорит в одном из интервью с Иваном Толстым, которое он дал «Русской службе»:

– Собирать русскую театральную живопись? Меня считали малоумным, когда можно было собирать за те же деньги то, что звучало гораздо больше других. К счастью, у нас была поддержка в Нью-Йорке, в первую очередь, благодаря Барру. И, таким образом, следующим было наше с Ниной желание признания со стороны общественности на родине художников. Да, вне России за тридцать лет нам удалось устроить больше ста выставок нашего собрания только в США. Но в Советском Союзе нам это не удавалось. А мне важно было внедриться с коллекцией именно в российском обществе. И конечно, это была большая удача для меня, что американский посол Хартман решил отпраздновать пятидесятилетие дипломатических отношений между СССР и США выставкой нашего собрания, так как я – русский американец. И он это сделал в посольстве. В своих выступлениях он утверждал, что на вернисаж в посольство пришло больше гостей, чем когда-либо приходили в посольство. Несмотря на то, что два гаишника стояли у дверей и старались отбрыкивать людей, приглашения были розданы вручную курьерами.

Та судьбоносная выставка 1984 года в американском посольстве имела широкий резонанс. За ней последовало приглашение директора ГМИИ им. Пушкина Ирины Анатольевны Антоновой привезти картины коллекции и вывесить их в залах музея. Выставка дала надежду. Не осталась незамеченной и одна из первых выставок в Москве, в Музее личных коллекций, где князь и Нина решили продемонстрировать различные художественные направления в русском искусстве конца XIX века – первых трех десятилетий XX века: неопримитивизм, символизм, конструктивизм, супрематизм, кубо-футуризм и другие. Их коллекция предоставляла им такую возможность. Американский искусствовед Джон Боулт, цитируемый в каталоге к той выставке, писал: «Собрание Лобанова стало своеобразным хранилищем многих культурных ценностей, спасенных им от неминуемого разрушения и забвения».

Киплинг говорил, что Запад и Восток никогда не могут встретиться. Почему-то мне вспоминалось его рассуждение о несовместимости западной и восточной культур всякий раз, когда я слышал от моих американских друзей, эмигрировавших из Советского Союза, что они предпочли бы всё-таки жить в Европе. Возможно, такие мысли посещали и князя, жившего с супругой в Сан-Франциско. И когда Нина высказала пожелание перебраться в Европу, поближе к родителям, живущим в Париже, где тяжело болел её отец, Никита Дмитриевич сопротивляться не стал. Логично было выбрать Францию – и не только потому, что Нина могла бы чаще навещать свою семью, но и благодаря климату. Но князь после недолгих размышлений предпочёл Англию. Тем более, что он получил предложение возглавить филиал Канадского банка в Великобритании. Так или иначе, чета Лобановых возвратилась в 1979 году в ещё тот, старый, добропорядочный Лондон. Вживаться в него обеспеченным супругам не составило никакого труда. Лондон привлекал Никиту Дмитриевича все годы, которые он находился в Америке, прежде всего устоявшимися традициями, ощущением свободы.