Эдуард Гурвич - Дерзкие параллели. Жизнь и судьба эмигранта

В 1972 году Фонд организовал новую выставку «Дягилев и русские театральные художники», на этот раз в Театральном музее при Нью-Йоркской публичной библиотеке в Линкольн-центре. На протяжении двух лет эта выставка экспонировалась в 18 музеях США и в двух в Канаде. В 1976 году Фонд организует выставку «Театральная живопись и русский авангард» уже непосредственно в Линкольн-центре. На ней было представлено 110 работ из собрания Лобановых-Ростовских. И снова в течение двух с половиной лет эта выставка кочует по 13 музеям США. С 1977 по 1986 год в США прошло ещё семь выставок. Одна из них выделяется особо. Эта выставка прошла в 1980 году в Сан-Франциско. В каталоге к ней отмечалось, что «её идея зародилась ещё в 1976 году в связи с приездом в Сан-Франциско Нины и Никиты Лобановых. В 1977 году господин и госпожа Лобановы подарили 40 эскизов костюмов и декораций музею Дворца Почётного легиона….».

Тут самое время дополнить тему выставок ещё одной – темой дарений. Директор названного музея Иэн Уайт, в 1980 году отправил следующее письмо: «Дорогие Нина и Никита, хочу повторно засвидетельствовать наше удовольствие и высокую оценку вашего прекрасного дарения театральному собранию в Почётном легионе, включающего работы Жедринского и Бенуа. Спасибо за то, что нас не забываете, несмотря на то, что вы сейчас живёте так далеко» (Лобановы переехали из Сан-Франциско в Лондон в сентябре 1979 года).

По моей наивности я во время нашей встречи с Никитой Дмитриевичем выразил восхищение и недоумение такими актами. Он охладил меня: в США такое множество прекрасных музеев исключительно потому, что существует механизм, благодаря которому даритель может минимизировать свои налоги. Дарить выгодно. Потому и дарят. В своем сборнике Лобанов приводит списки дарений и суммы. Мне показалось это тоже нарочитым, о чём я и сказал. Выяснилось, что этот список князь приводит потому, что он потребовался при решении вопроса о награждении его орденом «Дружбы народов»! Ну что ж, суетно, но важно!

Опыт дарений у Никиты Дмитриевича, действительно, богатейший. Достаточно взглянуть на список его дарений России лишь за последние 40 лет. Он включает архив С.Судейкина, 12 тетрадей с текстами художника Александра Яковлева и множество дополнительного литературного и фотоматериала, переданного ЦГАЛИ. По договорённости с Николаем Бенуа князь купил у Большого театра в Москве все его эскизы (около 80 работ) к опере «Мазепа» и подарил их ГМИИ им. Пушкина.

260 тысяч евро – такова общая стоимость полотен «Меланхолия поэта» (1916) Джорджо де Кирико и «Зеленый зигзаг» (1924) Тео Ван Дуйсбурга – художников начала XX века, подаренных князем директору Государственного музея изобразительных искусств им. Пушкина Ирине Антоновой в знак благодарности за организацию в 1988 году выставки произведений русского искусства из коллекции семьи Лобановых-Ростовских. Подобные дары глубоко продуманы и действительно значимы. Как заметила Ирина Антонова, обретенная работа Джорджо де Кирико дополнит пока немногочисленную коллекцию произведений художника, а небольшая гуашь Тео Ван Дуйсбурга продолжит ряд «представителей мощного течения абстрактной живописи, выросшего на открытиях Малевича и Кандинского».

Другой пример. Зильберштейн получил страстно желаемые им для «Литературного наследства» портрет И.Бунина работы Л.Бакста и портрет С.Есенина работы А.Бенуа. В списке принявших дары московский Музей личных коллекций. Тут князю пришлось накануне открытия музея купить (он знал, у кого!) и привезти в мешке прямо в проходную музея 42 предмета фарфора революционного периода 1920-х годов, потому что он не мог себе представить экспозицию без этих предметов.

Дом-музей Марины Цветаевой получил от Лобанова портрет Саломеи Николаевны Андрониковой, выполненный в 1922 году в Париже художником Александром Яковлевым. Адрес этого дара был выбран абсолютно точно. Саломея Николаевна (в эмиграции она вышла замуж за давно влюблённого в неё адвоката А.Я.Гальперна) в течение семи лет буквально спасала в Париже бедствовавшую Марину Цветаеву и её семью. Объяснение, почему этот портрет должен находиться в этом музее, легко найти и в словах самой Саломеи: «Эмигрантская моя жизнь освещена Цветаевой, встречами с нею. Я сразу полюбила ее. Надо сказать, ее мало кто любил. Она как-то раздражала людей, даже доброжелательных… Цветаева была умна, очень умна, бесконечно… Говорила очень хорошо, живо, масса юмора, много смеялась. Умела отчеканить фразу. Не понимаю, как она могла не нравиться людям… Никогда я не видела такой бедности, в какую попала Цветаева. Я же поступила работать к Вожелю в модный журнал, прилично зарабатывала, получала тысячу франков в месяц и могла давать Марине двести франков… Цветаева была по-своему, если не красива, то приметна. С хорошей фигурой, красивыми ногами и узкой талией, крупной породистой головой. Но вся какая-то невыразительная, сплошь бежевые тона…».